№ 12. Отец Сергий – родным

Деревня Макарово

27 апреля (10 мая) [1932 г.]

†

Мои милые, дорогие и возлюбленные.

По милости Божией, пока жив, здоров и благополучен.

Пасхальную седмицу[291] провел очень хорошо в смысле тихого и умиротворенного настроения, без тени тоски и печали, в полной преданности Господу и Его воле. До трех раз делал приемы, исключительно из своих продуктов и сластей. Воздержный отец Алексий воздерживается в таких случаях принимать какое-либо участие и поступаться какой-либо конфеткой, тщательно приберегая их для гостей и вообще на будущее время. Я же по этой части остаюсь неисправимым и в ссылке. Стыжусь один уничтожать присылаемое мне. Полагаю, что в лице меня Господь чрез добрых людей, присылающих мне, желает сделать утешение возможно большему кругу лиц, что я и исполняю по возможности.

Питание наше все время было прекрасное. Чудесный барашек и до сего времени продолжает утешать нас. Молочко и яички тоже ежедневно украшают нашу трапезу. Некоторая неприятность получилась у меня с хлебом. По новому распоряжению меня как безработного лишили карточки и хлебного пайка, который получал я здесь в феврале, марте и апреле. Лишили, конечно, не меня одного, но и других, подобных мне. Отец А[лексий] ухитрился до этого нового распоряжения зарегистрировать на май свою карточку, кое-кто из инвалидов-священников, имеющих на руках удостоверения из разных учреждений о своей нетрудоспособности, получили хлеб, но всем остальным неработающим отказано. Для меня, конечно, при пребывании в этих местах вопрос этот не страшен. Пока здесь есть возможность иметь муку сравнительно за невысокую цену. Пуда два ее у нас имеется. Можно приобрести и больше в случае надобности и нужды. По части питания я ни в чем себя не стесняю. Аппетит и сон у меня в полной исправности и порядке.

Ввиду прекрасной, жаркой, совершенно летней погоды из избы с ее блохами, тараканами и клопами мы перебрались в амбар, наподобие нашего сарая – летней резиденции Пашеньки и др. Спанье идеальное, в смысле воздуха и полного отсутствия насекомого царства.

К празднику я получил и до сего времени продолжаю получать до 20-ти писем от родных, друзей и знакомых. Все они преисполнены самых лучших чувств любви, внимания и ласки к моему недостоинству. Обычно уничтожаю всю получаемую литературу, эти письма все как-то еще не хочется уничтожить. По нескольку раз перечитываю их, стараясь лишний раз впитать и подышать воздухом их. Особенно приятно было получить и прочитать Бобочкино и Наташино описание провождения и встречи вами великого праздника. Порадовало меня и исполнение моего желания относительно говения того и другого из моих милых чад и бытие у пасхальной утрени в Лужниках. При усовершенствовании дорог туда трудно придумать лучший выбор храма для пасхальной утрени. Да и вообще не худо и на будущее время, при хорошей летней погоде, не спеша, когда пройтись туда. Ведь все равно и к Споручнице приходится немало проходить пешком. В летнее же время идти в Лужники – значит соединить приятное с полезным.

Особенно трогательное впечатление произвело на меня поздравление Екатерины Александровны Дмитриевой. Оно написано тотчас же по приходе ее из храма от пасхальной службы, и на листе почтовом в качестве заголовка прекрасно нарисовано красное яйцо, лежащее на травке. Как будто она именно и христосуется, и старается передать воздух храма, из которого она только что пришла, и впечатление пасхальной обстановки. При случае особенно поблагодарите ее, а я, со временем, и сам постараюсь сделать это в письме к ней.

Весьма и весьма глубоко тронул меня мой дорогой племянник и крестник Паша Николаевич. Прислал мне вместо красного яичка 50 рублей переводом, на котором написал несколько очень хороших и теплых слов самого сердечного приветствия мне. Я тронут был этим буквально до слез. Он устроил своим благородным поступком большой праздник моей душе. При случае крепко поцелуйте его за меня. Я с своей стороны тотчас же ответил ему, не преминув лишний разок попросить его относительно его мальчика. Этим он сделал бы величайший праздник и бабушке, и мне, и тому, чье имя он носит[292], и всей нашей девиченской и петровской компании[293]. Пашенька, вероятно, при этом сделает недовольное лицо и пошлет упрек мне. Вот, скажет, Сереженька не мог не отравить хорошего впечатления и ввернул неприятное для Павла и Лиды[294]. Быть может, это и так, но долг мой пастыря и любящего его крестного отца вынуждает меня, как говорит апостол, «и временно и безвременно» напоминать необходимое, в которое я лично свято и крепко верую и желаю своим близким передать то, чем я живу, и что подкрепляет меня в моей трудной жизни.

Там же в письме к Паше я писал и о документах, и вообще о хлопотах здесь на месте по моему делу. Сегодня же я и начал кое-что предпринимать по этому поводу, и уже с первых шагов убеждаюсь в трудности этих хлопот, если не сказать больше – в полной безрезультатности их. Самое важное, если не единственное в моем положении, это иметь прежде всего документ о состоянии моего здоровья и трудоспособности. По этому поводу я обратился к м[онахине] А[мвросии], она устроилась здесь врачом при больнице. Та, посоветовавшись с главным врачом, ответила мне, что, по существующему распоряжению, они и освидетельствование и выдачу соответствующего документа могут делать только лишь по предписанию известного учреждения нашему брату, которое может быть и не быть. Написавши нужное по этому поводу заявление, я и отправился сегодня с обычным, в декаду, визитом. Все прошло вполне благополучно, отметка о явке сделана, заявление прочитано, принято, но о результате велено наведаться в следующую явку, то есть через 10 дней, по рассмотрении в учреждении. Сохранится ли это заявление к следующей явке, или же, идя, придется заготовить новый – второй – экземпляр, покажет будущее. Но вообще-то с нашим братом и нашими нуждами, даже с такими пустяшными на вид, как справка и засвидетельствование документа, здесь совершенно не считаются. Попросту отказывают, да еще берут на замечание для скорейшей переброски в другое место, как беспокоящий своими просьбами, ненужный и чуждый им элемент из стана, враждебного им. Центр и провинция в этом случае не одинаковы и находятся в состоянии крайней противоположности. Здесь совершенно не считаются с столичными приемами и методами и имеют свои собственные взгляд и метод, характеризуемые известной фразой «власть на местах». Так что лично я, по совести сказать, совершенно не льщу себя надеждой на какие-либо изменения к лучшему своего положения. Хоть не изменилось бы оно подольше к худшему, хоть бы дали побольше пожить в настоящих условиях, и то была бы великая милость Божия. По общему наблюдению, чем меньше мы напоминаем о своем существовании, тем лучше. Совершенно иное дело, когда что-либо сильное и решающее в окончательной форме мою судьбу пойдет непосредственно из центра сюда. Еще может иметь какие-либо благоприятные результаты, и то, как я уже писал Паше, полное отбытие назначенного срока еще не есть окончание ссылки. Но несколько месяцев, и даже по годам сверх срока, приходится ждать изменения своего положения.