Бесстрастие

Бесстрастие

Старец говорил, что «в монастырь мы приходим для совершенства. Монашеская жизнь — это жизнь совершенная, однако мы — жизнью своей — унижаем ее достоинство». Именно к этому совершенству Старец и стремился и именно ради него проливал пот и кровь.

Последовательность, бескомпромиссность Старца, его стремление достичь совершенства в соблюдении Божественных заповедей вызывают восхищение. Ему удалось сделать себя «домом бесстрастия» — таким домом, материалом для постройки которого служат добродетели. Сокровища бесстрастных мужей скапливаются из всех добродетелей. Бесстрастие похоже на венец, в который вплетены все виды цветов. Если недостает хотя бы одной добродетели, то путь к бесстрастию еще не окончен. «Бесстрастие есть совокупность многих добродетелей, в которой вместо души обитает Святый Дух»[218]. Старец Паисий уже не боролся против страстей, потому что он подчинил их [духу], но постоянно обогащал себя добродетелями. Его духовные соты наполнились медом, который услаждает и питает многих.

Кроме этого, бесстрастие Старца отчетливо видно и из его чрезвычайного целомудрия[219]. Господь не только сохранил его от плотских грехов, как сам он признался однажды, но его целомудрие простиралось до той меры, что он никогда не допускал себя до сосложения[220] с плотскими помыслами. Если много лет спустя после какого-то приражения постыдного помысла он вспоминал об этом, то заливался краской, как маленький ребенок. Если бесы плотскими фантазиями искушали его во сне, он решительно противодействовал им, просыпался и вскакивал. Однако это происходило в начале его монашеской жизни. Впоследствии он был совершенно недвижим к искушениям подобного рода. Поскольку он смотрел на людей бесстрастно, вид женской красоты[221] не приводил в движение его чувства и не соблазнял его. Те немногие случаи плотской брани, о которых сказано выше, имели причиной помысел осуждения или гордости.

Устойчивое духовное состояние Старца, тот мир[222], который он носил в своей душе, и та наполненность радостью, которую он чувствовал, показывают, что он был человеком, освободившимся от страстей и исполненным Благодати Святого Духа. Он переплыл море страстей, он не только«воссуботствовал» от греха действием и от греха помышлением, который совершается посредством сосложения со страстными помыслами, но и стяжал недвижимость, неудобопреклонность ко греху[223].

Своими продолжительными подвигами Старец уцеломудрил свою плоть и подчинил ее Духу, он относился к труду как к покою и стремился к страданию. Он избегал наслаждения, которое приводит нас к страстям. Даже духовного наслаждения — того, которое приходит в молитве, он не искал. «Тот, кто не вкушает телесного наслаждения и совершенно не боится страдания, стал бесстрастным», — говорят Святые Отцы.

Благодатные дарования были для него поводом к смирению и еще большим подвигам. Будучи смиренномудрым, он не возносился, когда его прославляли и не огорчался, когда подвергался клевете. Он находился в состоянии бесстрастия, потому что имел память Божию[224]. Он постоянно или думал о Боге, или говорил о Боге людям, или молился Богу. Когда он молился, его ум выходил из пределов земной действительности, пленялся в созерцание, и при этом приражения помыслов его уже больше не беспокоили[225].

Чистый ум Старца вглядывался в Новый Век. Старец, облаченный уже в «живоносную мертвенность» и говорящий о Боге, передавал другим благоухание вечной жизни и сладость Божественного рачения.