Глава пятнадцатая КИЕВСКАЯ ОСЕНЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятнадцатая

КИЕВСКАЯ ОСЕНЬ

Хлеб давно уже свезен с полей, сложен в скирды, а у многих и обмолочен. Нынче нет нужды сушить его над овином – он и так сухой. Кияне обирают деревья в садах, снимают с веток поздние плоды. Все, что поспело на огородных грядках, перекочевывает в погреба. В домах развешивают по стенам гроздьями-косицами золотистые головки лука.

А лето все медлит уходить, дни стоят ясные, почти жаркие, теплы и ночи – можно ходить без свиты. И все-таки мало-помалу начинают появляться первые признаки осени: в кронах деревьев то тут, то там вспыхивают золотые пряди – седины осени. Однажды утром, выйдя из домов, люди видят, что луга побелели, словно их осыпали драгоценной солью, – ударили первые заморозки.

Улетают цапли, журавли, лебеди, гуси, проносятся несметные стаи уток, грачей, скворцов, дроздов, жаворонков и прочей птицы помельче. Свист крыльев и гомон слышен целыми днями. Черногузам жаль расставаться с краем, где их так любят, даже помогают строить гнезда, и они улетают последними. Первыми, как всегда, улетели стрижи и ласточки, они же последними вернутся весной – только тогда, когда и слепому станет видно, что весна наконец пришла.

Некоторые кияне и дружинники подстерегают и стреляют перелетных птиц ради мяса и пуха. Кукша никогда так не делает – вдруг они летят с его родной Тихвины? Впрочем, с луком на птиц охотятся немногие, только очень меткие стрелки: ведь если промахнешься, потеряешь стрелу. Большинство предпочитает добывать птицу на перевесищах – просеках, где пролетают птицы. Там вешают на деревьях перевесы – большие сети, а дальше вся забота – вынимать из сетей запутавшихся птиц.

Княжеские дружинники, и Кукша с Шульгой в их числе, целыми днями носятся верхом по лесам и полям – охотятся на волков. Часто к ним присоединяются и Оскольд с Диром. Это не только достойное мужей развлечение и поддержание в себе воинской бодрости – от охоты на волков есть польза и смердам. Кияне и жители окрестных сел жалуются, что серых разбойников развелось – спасенья нет! Не откладывая дела, дружинники садятся на коней и скачут в леса и перелески. Рядом на длинных поводках бегут собаки.

От жителей уже известны самые волчьи места. Там охотники спускают собак с поводков, и они мгновенно скрываются из глаз. Погодя раздается звонкий лай – взяли след! Теперь только не отставай! Собаки свое дело знают, а их дело – загнать зверя до изнеможения.

За лосем, оленем или косулей гоняются главным образом ради мяса. В княжеской усадьбе много едоков, много надо и мяса. И, конечно, лучше, когда можно не резать скотину, а привозить мясо из леса, где оно было ничьим, пока не стало добычей охотников. Иные даже предпочитают зверину, говорят, она вкуснее и силы от нее больше.

Зайца травят тоже ради мяса, но его, правда, иногда оставляют собакам для потехи. Чтобы помнили: не зря, мол, носитесь, высунув языки, по лесам да по полям. А вот хитрую лисицу добывают только ради шкуры: мясо ее не годится – псиной отдает. Впрочем, на лисицу охотиться рано – шкура ее еще недостаточно хороша, надо обождать зимы. На вепря – это пешая охота, с коня его брать неудобно, а собакам одним с ним не справиться.

Всей этой дичи полно здесь, на правом берегу, в окрестностях Киева, – на левый берег если и надо переправляться, то разве что за туром, там тура пока еще не так повыбили, как на этом берегу.

Псовой охотой всегда руководят поляне, они большие знатоки этого дела. Никто так не умеет приучать собак к пению рожка, к умению бежать на поводке рядом с конем, не путаясь у него в ногах, а главное – к привычке брать след. Поляне – добродушные люди с напевной речью, недаром почти все они – и мужчины и женщины – слывут отменными певцами. Да что там рассусоливать, славный народ – поляне, худого про них никто не скажет!

Меж тем Шульга ни на мгновенье не оставляет Кукшу одного – Кукша слишком доверчив, ему кажется, что люди, которые приветливы с ним, вроде лукавого Свербея, не могут желать ему зла. Шульга еще на Днепре, по дороге в Киев, предупреждал Кукшу о возможной опасности от Свербея и его приятелей, да и потом, в Киеве, не раз говорил о том же. Только речи его не впрок. Убить же кого-нибудь на охоте милое дело. Сразит человека нечаянная стрела – поди, выясняй, кто ее послал…

Начинаются затяжные осенние дожди. Деревья одеваются в золото, медь и багрянец. Как только все дубравы вырядятся в царские одежды, ветер тут как тут: покрасовались и довольно! Его порывы безжалостно срывают драгоценные наряды, разбрасывают их по траве, по грязным дорогам и по лужам.

В эту пору хороши пропитанные гусиным жиром кожаные плащи и валяные шляпы с широкими полями. А лучше всего сейчас тем, у кого нет нужды покидать свой дом, кто может сидеть у горящего очага с добрым собеседником и попивать броженый мед или красное корсуньское вино.

Уютно и в Потворином тереме. Потвора с Красавой уединились здесь с прялками, тянут нити из кудели, накручивают их на веретена и ведут неспешную беседу. Княгини живут душа в душу, как добрые подруги. Потвора занозиста, зато Красава уступчива.

– Оскольд задумал креститься, – говорит Потвора, – а знающие люди сказывают, что христианин не может иметь больше одной жены, закон ему не позволяет… Что же будет с нами?

– Да, слышала я об этом греческом законе, – отвечает Красава, – уж не знаю, что и думать…

– То-то и оно, что не знаешь! – продолжает Потвора. – Ведь, крестившись, Оскольд собирается жениться на Ваде! Кабы по-нашему, по-старому, она просто стала бы еще одной женой. И на здоровье! Одной больше, одной меньше… Но если Оскольд крестится, он нас вместе с наложницами вышвырнет за порог!

– Что же нам делать? – испуганно спрашивает Красава.

– Только одно, – отвечает Потвора, – избавиться от Вады. Тогда Оскольд, может, и креститься не станет. Он ведь все и затеял ради того, что Вада – княжна из Киева рода. Не будет Вады, незачем будет и огород городить!

– Но как же мы от нее избавимся?

– Очень просто. Задушим сонную платком. Завяжем на шее, потянем за концы, и поминай как звали! И сделаем это, не откладывая, как только Оскольд отправится в полюдье.

Красава бледнеет, как заморское полотно, но ничего не говорит. Она никогда не прекословит Потворе.