Глава двенадцатая СТРАШКОВ ПОДАРОК

Глава двенадцатая

СТРАШКОВ ПОДАРОК

В усадьбе у Мысловичей господа трудятся не меньше, чем работники. А Кукша не отстает ни от тех, ни от других, да и срам ему был бы иначе-то. И Кручина тоже даром хлеба не ест – она всякой женской работе добре научена, но особенно прясть и ткать горазда.

Долгими зимними вечерами вместе с другими бабами да девками – и из господской семьи и из челяди – сидит она за прялкой или за кроснами и подпевает незнакомым ей песням. Вначале, слушая ее речь, столь непохожую на свою, пряхи-ткачихи хохотали до слез, но со временем попривыкли, к тому же обнаружилось, что Кручина – хорошая певунья и в пении почти не слышен ее смешной выговор.

Иногда она показывает другим ткачихам тканые узоры своей родины, и те перенимают их. И сама, конечно, перенимает здешние узоры. Случается, Кручина использует и те и другие вместе. Однажды она выткала скатерть с таким красивым и замысловатым узором, что Надежа смотрела, смотрела, а после сказала:

– С этаким узорочьем невесть что и делать – и на стол стелить жаль, и в укладке держать проку нет, – разве что на Торг вынести…

Вороненок-Андрей постоянно возле Кручины – то его надо накормить, то зыбку ногой покачать… Удивила Кручина женщин в усадьбе – не стала пользоваться пеленками, просто натолкла в ступе сухих гнилушек и насыпала их в зыбку. Утром снимет мокрый слой и заменит сухим. А время от времени опорожнит зыбку и новых гнилушек насыплет. Говорит, у нее на родине все так делают. Ей кажется, что так удобнее. Некоторые с ней соглашаются, только говорят, что больно уж непривычно…

С сыном ее все ласковы, но Андреем никто не зовет, только Вороненком. Кручина и сама то и дело сбивается на прозвище. В доме Мысловичей Кручина повеселела, и то имя, которое еще в Гнездове дал ей Кукша, вроде бы ей уже и не подходит. Но Кукша решил: не менять же его сызнова! И так это уже третье имя…

Его друг Шульга продолжает понемногу запасать железный товар, иногда ему удается купить подешевле – не на Торгу, а прямо в кузницах у кузнецов. Запасать лучше сейчас – к весне будет дороже.

Он рассказывает Кукше о торговле в далеких северных краях, которые лежат гораздо дальше Кукшиной Тихвины. Торговля там удивительная, хотя и очень простая – складываешь в определенном месте железный товар, а на другой день на месте твоего товара лежат соболя, бобры, горностаи, черные лисы.

– Никто из наших, – говорит Шульга, – северных тех охотников сам никогда не видел, но пакости от них не было ни разу.

Скоро праздник Солнцеворот – солнце на лето поворотит, дня начнет прибывать, а медведь с боку на бок перевернется и так уже доспит до весны. Еще этот день называют Корочун, потому, верно, что он самый короткий в году.

Готовятся к празднику, как обычно: прежде всего, варят пиво и мед. А пироги станут печь накануне и продолжат в самый праздник, чтобы свежие были. Молодежь личины ладит – изо всего, что под руку попадет: из кожи, из дерева, из кусков шкур, из бересты. В праздник кто медведем нарядится, кто козлом рогатым-бородатым, кто лешим, кто девкой, кто сарацинским купцом.

На Корочун никто никого нарочно не приглашает – хмельной народ шатается, где хочет, приходит, к кому хочет, и тут уж разницы нет – господа ли, холопы ли. Пляски и жмурки, в домах и на вольном воздухе, походы по всему Нереву, а то и в другие поселения. Пьют и закусывают, где кому случилось. Шульга позвал Страшка с Некрасом к себе на Корочун только потому, что далеко живут, в Прусах, не позвать, так могут и не прийти – отгуляют в своем посаде. А ведь страсть как любопытно узнать, что за подарок у Страшка для Кукши припасен!

Но вот наступает и Корочун. Шульга с раннего утра торопится доделать медвежью голову, Кукша ему помогает. Надо, чтобы как живая была, и с глазами, конечно, чтоб глядеть. Наденешь ту медвежью голову на свою, шубу вывернешь, и не отличить, – медведь и медведь!

Слышно, лестница скрипит, кто-то поднимается на гульбище, и, судя по шагам, не один.

– Верно, Страшко с Некрасом, – говорит Шульга.

Отворяется дверь. Гостей, однако, трое… Один за другим они входят в покой. Все трое в вывороченных тулупах, в раскрашенных берестяных личинах, изображающих каких-то неведомых чудищ, в личинах тех вырезаны, конечно, отверстия для глаз, для носа и для рта, но по тому, что видно в отверстия, не поймешь, кто скрывается за личиной… Один из вошедших как будто женщина или девушка – для мужчины гость и ростом маловат, и в плечах узковат, и движения не по-мужски плавные…

Кукша с Шульгой во все глаза глядят на вошедших и не узнают их. То есть двоих-то они вроде бы и готовы узнать, но почему тогда пришедших трое и третий как будто даже женщина?..

Гости не выдерживают и начинают хохотать… Все трое снимают личины, и перед Шульгой с Кукшей стоят, как они и догадывались, Страшко и Некрас, а между ними… Кручина.

Почему она вдруг оставила своего Вороненка и, нарядившись, пришла сюда со Страшком и Некрасом? Да она с ними, кажется, и незнакома… Словом, тут загадка какая-то…

Видя удивление друзей, Страшко с Некрасом снова разражаются хохотом.

– Ну что, нравится подарок? – спрашивает Страшко, просмеявшись и подталкивая Кручину к Кукше.

– Подарок – это Кручина? – в растерянности спрашивает Кукша.

Лицо Шульги выражает не меньшую растерянность.

– Не Крушина, а Ива! – поправляет Страшко.

– Растолкуй, в чем дело, друг, – сдается наконец Кукша.

– Охотно, – отвечает Страшко, – но, может быть, вы званых гостей прежде за стол посадите и пивом угостите?

Смущенный Шульга поспешно приглашает всех за стол и трижды ударяет в пол стоящим у стены посохом. Вскоре прибегает служанка, и Шульга велит ей принести пива и пирогов. Кукша хотел было заговорить с Кручиной, но что-то остановило его… Как странно, Кручина смотрит и на него и на Шульгу, словно перед ней незнакомые люди, он ясно это видит!

– Служанка возвращается с кувшином пива и с корзинкой пирогов, накрытых холстиной.

– С пылу, с жару! – с удовольствием говорит она и, поставив все на стол, снова исчезает.

– Ну вот это другое дело, – шутливо ворчит Страшко.

Шульга наливает в обручные стаканы пиво и садится, выжидательно глядя на Страшка.

– Помните ли, – обращается Страшко к Шульге и Кукше, осушив свой стакан, – вы еще позвали нас с Некрасом побродить по Березаню и мы нашли там изваяние, маленькую безрукую женщину с золотыми волосами?

– Помню, – отвечает Кукша, – только нашли не мы, а Некрас.

– Да, да, Некрас, – отмахивается Страшко, – не в этом дело.

Он лезет за пазуху и достает что-то, завернутое в холстину, разворачивает сверток и ставит на стол изваяние голубоглазой золотоволосой женщины с отбитыми руками.

– Захотелось мне, – говорит Страшко, – подарить тебе что-нибудь на память о нашей дороге, о том, как ты без хлопот вывез нас тогда из Царьграда…

Он любуется изваянием.

– До чего хороша! – восхищается Страшко. – Жаль только руки кто-то отбил. Я бы ему самому их отбил!

Выпив еще стакан пива, он продолжает:

– А ты не взял подарка. После-то я сообразил: это ты потому, что нашел девку Некрас, а я дарил вроде как от себя. Вот если бы дарил Некрас, тогда другое дело… Но Некрас все равно не сообразил бы подарить… Верно я говорю, Некрас, ведь не сообразил бы?

– Нипочем не сообразил бы, – покорно кивает головой Некрас.

– Но тем паче, – продолжает Страшко, – запало мне в сердце подарить нашему другу Кукше что-нибудь хорошее. Помните, небось, расстались-то мы на Березане друзьями, несмотря на то, что князья ваши косо поглядывали на нас? Расскажу все по порядку, коли хотите послушать. Вы ведь, ни тот, ни другой, волжским путем, чай, не хаживали? Кто знает, может, сказ мой вам когда-нибудь и пригодиться…