Глава двадцатая СНОВА ЛАДОГА

Глава двадцатая

СНОВА ЛАДОГА

Больше половины пути по Волхову корабельщики проходят быстро и беззаботно. Иногда вдали виднеются тесовые или соломенные кровли деревень. Шульга говорит, что здесь по обоим берегам простираются тучные заливные луга, которые сейчас затоплены, и что здешние жители держат много скота. Скот уже выгнали на первую весеннюю траву, до пловцов доносятся милые сердцу звуки – мычание коров и блеянье овец.

Однако, миновав устье речки Пчежвы, правого притока Волхова, надо быть начеку. Отсюда начинаются первые пороги – Пчевские. Впрочем, бывалые корабельщики помнят, где самые удобные проходы, и без особого труда находят их, даже если памятные камни накрыты высокой водой. Отсюда Волхов течет среди высоких берегов, местами скалистых и отвесных. Что за жизнь идет там, наверху, с реки уже не видать.

Без хлопот проходят корабельщики и Ладожские пороги, которые начинаются после спокойного плеса, отделяющего их от Пчевских. А ведь в межень[225] перед одним из Ладожских порогов приходится выгружать весь товар и перетаскивать его берегом!

Волхов по-прежнему течет среди отвесных скалистых берегов, и так будет почти что до самой Ладоги. Кукша никогда здесь не бывал, и он все ждет, когда начнутся знакомые берега и покажется город. Он радостен и взволнован. Ведь от Ладоги до родных Домовичей рукой подать, если сравнить с тем, что он уже одолел за эти годы. «Когда же наконец мы до нее доберемся? – думает он нетерпеливо.

– Как жалко, что на затылке нет глаз, ведь на веслах постоянно сидишь вперед затылком и ничего не видишь!» Наконец слышится голос Шульги:

– Ладога!

Кукша оборачивается и не узнает города. Стены и башни выше, чем прежде, и как будто новее. Только обрыв все тот же. С обрывом Кукша хорошо знаком – когда-то скатывался по нему, рискуя сломать шею. Он говорит Шульге, что помнит город совсем другим.

Шульга объясняет, что незадолго до признания князя Рюрика Ладога выгорела дотла – из-за междоусобиц. В Ладоге спокон веку были и варяги, и словене, и кривичи, и чудь, и весь, словом, с бору по сосенке, как водится в торговых городах, и не всегда они ладили между собой. Теперь тут уж нет князя, только воевода, он и правит именем Рюрика. А после пожара все строились иначе, чем прежде. В посадах ни одного дома не поставлено на прежнем месте.

– Теперь, – говорит Шульга, – здесь все новое. Гораздо силен был пожар!

Береговая полоса затоплена паводком, так что судов там не видать, они укрылись в Ладожке, высокая вода позволяет входить в нее даже немалым судам, пришедшим с моря. Шульгины и Страшковы корабли тоже поднимаются по ней, из-за тесноты часто приходится орудовать веслами, как шестами. По обоим берегам вытащено множество судов, их конопатят и смолят – ладожане тоже не намерены отсиживаться дома.

Шульга ведет остальных корабельщиков к хоромам своего ладожского родича со стороны матушки. Матушка Надежа просила навестить его и передать поклон, расспросить об их ладожском житье-бытье и рассказать о своем. Потом они идут в город – поклониться Рюрикову воеводе.

Кукша отмечает, что долгих варяжских домов в Ладоге больше нет – здешние постройки теперь мало отличаются от прусских, неревских или славенских. Кукше не удается даже угадать, где стояла когда-то гридница конунга Одда Стрелы. Кругом так непохоже на то, что было, что Кукша на мгновенье задумывается: да тот ли это город? А, может быть, того города никогда и не было и ему просто-напросто все приснилось – и город, и вилобородый князь-дракон, и невыразимый детский страх перед ним?

Ныне здесь почти все постройки в два и в три яруса, многие и с теремками наверху. Дома тянутся вверх из-за городской тесноты, вширь-то расползаться некуда – городские стены не дают. У воеводы тоже хоромы в три яруса и, конечно, с теремом, только поставлены они на самом высоком месте в городе, да и сами по себе выше, чем у прочих. Нетрудно догадаться, что столь высокие хоромы у него не ради утоления гордыни, как у богатых греков или римлян, – просто с воевод иного терема видать далеко вокруг, и приблизиться незамеченным к Ладоге невозможно, по крайней мере днем. На городских башнях, конечно, не дремлет сторожа, но свой глаз не помешает…

Воеводу зовут Торольв, это статный приветливый муж с шелковистыми расчесанными волосами до плеч, он приглашает остановиться у него, Шульга и Страшко благодарят, но отказываются – надо торопиться, пока большая вода.

Навестив воеводу, они покидают город и отправляются на Варяжскую улицу, как здесь называют торг. Возле нее все перестроено, но она проходит там же, над берегом, с нее далеко виден Волхов в обе стороны.

Здесь, в Ладоге, не говорят «торговать», а говорят «варяжить», потому, верно, и торг называют Варяжской улицей. По крайней мере, так кажется Кукше, ведь варягов здесь не больше, чем людей любых других племен.

У Шульги товара для Ладоги совсем немного – мешок грецких орехов да два мешка сушеных южных плодов, но ради сбережения времени он все равно не стоит за прилавком, а разом продает свой товар одному здешнему торговцу.

Ладога славится своими кузнецами, и на Варяжской улице полно доброго железного товара. Он здесь дешевле, чем в Нове-городе на Прусском торгу. Впрочем, так бывает не всегда. Ныне Шульга со Страшком рискнули и не прогадали – они недогрузили дома свои корабли в расчете на Ладогу и теперь прикупают здесь более дешевого товара. Кукша покупает себе надежный нож, а Кручине – серебряные серьги.