Глава пятнадцатая БУЛГАР Продолжение рассказа Страшка
Глава пятнадцатая
БУЛГАР
Продолжение рассказа Страшка
Наши добрые хозяева успели перед дорогой рассказать нам о булгарах. Народ они мирный, сами редко нападают на кого-нибудь, воюют большей частью, когда их вынуждают к тому. Булгары больше склонны к торговле, чем к войне, и то, чего нет в их земле, предпочитают покупать, а не отнимать силой оружия.
В булгарской земле хорошо родятся злаки, тамошние жители сеют рожь, пшеницу, ячмень, просо, овес. Главное богатство булгар – кони, у них великое множество коней. Как Нежило говорил: там не то что кони в табунах, а и табуны в степях не считаны. Но овец булгары покупают у восточных соседей – башкир и огузов[218]. И, как все, собирают мед по лесам, ловят рыбу, охотятся.
Особенно славятся булгары по иным землям тем, что добывают рог единорога[219]. Они говорят, что охота на этого зверя весьма опасна, но рог того стоит. Он огромен – в три, а то и в пять локтей длины. Из него режут всякое узорочье и даже посуду. Рог очень ценится в полуденных странах. Говорят, что самого единорога никто из чужеземцев никогда не видывал, – булгары не берут чужих на охоту.
Торговые люди словеньского языка и варяги привозят на тамошний торг красивых невольниц, особенно ценимых сарацинскими купцами. Спору нет, бойко идет там торговля невольницами, немалые куны наживают на ней, однако самый большой доход все же от торговли пушным товаром. У северного народа, называемого весь, покупают булгары много соболей и бобров, черных лисиц и белоснежных горностаев, на которых особенный спрос в полуденных странах. Это не считая белок и куниц, которых продают там целыми ворохами. Немало мехов привозят в Булгар торговые люди и от других племен.
И со всего, что там продается и покупается, булгарскому царю, как положено, следует десятина.
Торг находится на высоком берегу. А в стороне от него лежит главное селение Булгарского царства – Булгар, в котором и живет царь. Селение большое, а городом не назовешь – оно не огорожено стеной.
В этом селении нет деревянных домов – одни юрты. И царь живет в юрте, только у него юрта весьма большая, может вместить несколько сот человек. Вся она устлана армянскими коврами, а посередине стоит царский престол, покрытый византийской парчой.
Говорят, что булгарский царь не чванлив, часто появляется верхом на торгу, и с ним нет никого, даже слуги. Но тамошний народ все равно почитает его. Когда он проезжает, каждый встает, снимает шапку и сует ее под мышку.
Еще издали мы видим большие избы на высоком берегу. А внизу вытащено на песок множество лодок и кораблей – значит торг в разгаре. Есть среди судов и долгие варяжские корабли. Это волжские варяги, они живут на верхней Волге.
Мы тоже вытаскиваем свои корабли на песок и по крутой тропе поднимаемся к избам. Нас встречает гомон, как водится на торгу. Ряд за рядом тянутся широкие лавки, на них вывален всевозможный товар. Как всегда на богатом торгу – глаза разбегаются.
Вот сверкает на солнце знаменитая царьградская парча, переливаются разноцветные шелка. Их привозят смуглые худощавые хазары. Они же привозят мехи с драгоценным греческим вином, золотые и серебряные украшения, тоже греческие. Но больше товаров из сарацинских стран, и серебро в ходу тоже чаще всего сарацинское.
А вот и купцы с верхней Волги, хозяева тех долгих кораблей, – высокие статные мужи со светлыми волосами, у некоторых бороды заплетены в косички, лица их буры от солнца и ветра, как у всех рыжих и белокурых, к кому плохо пристает загар. Перед ними грудами навалены связки соболей, лисиц, белок, куниц… У каждого меч, секира и нож. Это свеи[220] или мурманы, осевшие на Волге. Есть на торгу и вятичи, и поляне, и северяне, и кривичи[221], но для булгар все, кто говорит по-словеньски, – словене.
Возле торга, в лощинке, стоит Волос в окружении жен и детей. К нему то и дело идут купцы с жертвами – один начинает торговлю, другой завершил ее, у третьего что-то туговато дело идет. Не только рус или словен – варяг тоже идет к Волосу. Обряд и он знает, делает все, как положено, – становится на колени, бьет земные поклоны. Однако речь у него к Волосу подлиннее будет, чем у нашего купца, помнит, верно, что Волос для него чужой бог, подольше надо уговаривать:
– Волосе! Приплыл я издалека, привез двадцать голов девок, двадцать сороков соболей, сорок сотен белок да тридцать сотен куниц. Прошу тебя, не откажи мне в своей милости: прими мое приношение.
Кладет свои дары у подножия Волоса и снова кланяется, а сам при этом пятится – наши-то этак не делают.
– Волосе, – говорит, – пошли мне купца, чтобы имел он много динаров и дирхем и покупал у меня все товары, не торгуясь, по той цене, которую я назову.
И так несколько раз.
Хоть и не совсем похожи его просьбы на наши, говорит-то варяг все же по-нашему, по-словеньски, боится, верно, что Волос не поймет по-варяжски!
Варяга тут же сменяет какой-нибудь другой купец. А этого третий дожидает. У кого дело не бойко идет, приходит и во второй и в третий раз, приносит новые дары, кладет их перед Волосовыми женами, дочерьми и сыновьями, просит заступничества. Тот же, кому удалось продать свои товары легко и быстро, говорит:
– Мой бог Волос исполнил мое желание, и мне надо отблагодарить его.
Покупает овец или быка, часть мяса раздает бедным, а часть несет к подножию Волоса. Там обливает Волоса свежей кровью, нацеженной в чашу, а головы убитой скотины надевает на колья позади Волоса.
Пока длится торг, на капище из всех степей и лесов тучами слетаются вороны, вещие птицы, всегдашние сотрапезники Волоса… Словом, в этом Булгаре капище Волосово никогда не пустует – не то что у нас на Волхове… Там, в Булгаре, уж торг так торг! Что ж, там много разных богатых стран поблизости!..
Ночуем в избах вместе с мурманами, свеями и другими купцами, кто еще не распродал своих девок. Девки, вестимо, не больно веселы. У иных глаза красные и лица распухшие от слез. Купцам это, конечно, невыгодно – в зареванной девке не всякий покупатель разглядит красоту. Потому владельцы девок стараются их развеселить – покупают им заморские сладости, подносят хмельного питья. Иные балагурят с ними, только редко у какой девки увидишь на лице улыбку.
Глядя на их унылые лица, нехотя сам затоскуешь. Оно понятно, конечно, что девки и созданы кому-то на утеху, недаром ими так бойко торгуют, а все же нет-нет, да и вспомнишь своих сестер…
Сидим, пиво попиваем, беседуем. Возвращается с торга еще один варяг. С ним три или четыре не проданных девки. У одной золотистые волосы, глаза голубые… На кого, думаю, похожа?
Тут Страшко взглядывает на золотоволосое изваяние. И продолжает рассказ:
– Вспоминаю и не могу вспомнить. Никогда вроде не видывал этакой девки, ни в Царьград, ни прежде, у себя на родине, ни в каких иных местах. К тому же лицо у нее от слез опухшее, верно, на торгу весь день проплакала, и сейчас нет-нет да и всхлипнет.
Владельцу надоедают ее всхлипывания, и он орет на нее:
– Довольно реветь, дура! Тебя с такой мордой и за полцены никто не возьмет!
И к нам обращается:
– Не девки, а разоренье! Вот, полюбуйтесь! Ночь плачет, день плачет, остались кожа да кости. А покупал – писаная красавица была!
Встал я, взял горящую плошку, подхожу к девке. Да ведь это та самая, думаю, которую я Кукше на Березане ладил подарить, только живая и с обеими руками! А что глаза от слез распухли, так меня не обманешь – вижу, что красавица! Спрашиваю:
– Как зовут-то?
А сам уже дал ей имя – Ива. Сидит заплаканная, с распущенными золотыми волосами, – осенняя ива плакучая! Что-то долго Ива не отвечает, может, по-нашему не понимает? Наконец что-то бормочет. Я не разобрал, переспрашиваю:
– Как, как?
– Туликки[222], – говорит она чуть громче.
Ну, конечно, думаю, быть ей Ивой! – кто же станет ее таким заковыристым именем звать! Я ведь сразу тогда решил: вот хороший подарок для Кукши!
– Не ошибся я? – обращается он к Кукше.
Кукша растерянно молчит.
– То-то! – гордо говорит Страшко и продолжает свой рассказ: – Сказать по правде, купил я Иву не так уж и дорого. Спрашиваю у купца, сколько он за нее хочет. Купец осклабился:
– Что, парень, понравилась девка?
И заломил цену непомерную – тысячу дирхем! Я сперва испугался, да вовремя сообразил, что купец шутит. На торгу самой лучшей девке цена полтораста, от силы двести дирхем.
– Хватит шутки шутить, – говорю, – называй настоящую цену!
Он испуг-то мой заметил, доволен, хохочет:
– А ты что ж, – спрашивает, – задаром хотел? А знаешь, что говорят кияне?
Кияне, думаю, много чего говорят. Только ничего подходящего к случаю вспомнить не могу.
– Кияне говорят: задаром одним хазарам!
И пуще хохочет. Наконец натешился и говорит:
– Не бойсь, парень! По сердцу ты мне пришелся. Коли нравится, получай задаром. Хоть ты и не хазарин! И то сказать, много за нее не возьмешь с такой мордой, только остальных мутит. Давай сто дирхем и забирай, покуда я не передумал!
Ну вот, больше, кажется, рассказывать особенно и нечего. Наутро предложили нам купцы мурманы, которые свой товар распродали и купили все, что им надо, дальше плыть вместе – так, мол, надежней. Даже жалованье положили – мы у них вроде охраны будем.
По дороге я пытался расспросить Иву, откуда она родом, как попала в полон, почему безутешнее других невольниц, однако ничего у меня не вышло – она тогда почти не знала по-нашему. Только потом, уже здесь, когда маленько научилась, выведал я, что у нее погибли все родичи, когда морские разбойники напали на их усадьбу где-то в Приморье[223]. Ее с сестрой-близняшкой разбойники захватили в полон, а потом разлучили на какой-то другой реке, не такой большой, как Волга.
– Я Иву не обижал, – говорит Страшко, глядя сперва на золотоволосую гостью, потом на Кукшу, – Ива не даст соврать! Обижал я тебя? Нет? То-то! А теперь она твоя!