а. Лука–историк

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

а. Лука–историк

Известно, что самая суровая критика прошлого мало доверяла, если доверяла вообще, исторической достоверности книг Луки. Руководитель «тюбингенской школы» середины прошлого века Ф. Бауэр, например, писал, что определенные утверждения в Деяниях «могут рассматриваться только как преднамеренное отклонение от исторической истины в интересах той специфической тенденции, которую они выражают» [8]. А тот самый неортодоксальный Адольф Гарнак (1851–1930 гг.), который называл Деяния «величайшей исторической работой» [9], писал, что Лука «в своем повествовании позволяет себе допускать случаи грубых неточностей, а часто — полной путаницы» [10].

Однако существует ряд причин, по которым нам самим следует отнестись скептически к такому мнению. Начнем с того, что Лука в своем предисловии к Евангелию заявил, что пишет очень точный исторический отчет, общеизвестно также, что он намеревался придать такую форму обеим книгам. Ибо «такова была традиция в древности» и, согласно ей, когда работа подразделялась на несколько томов, «предисловие к первой части являлось предисловием к целому». Как следствие, Евангелие от Луки 1:1—4 «является реальным предисловием к Деяниям так же, как и к Евангелию» [11]. Вот оно:

Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях, 2 Как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, — 3 То рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, 4 Чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен.

В этом важном заявлении Луки выделяются пять последовательных утверждений.

Вначале идут исторические события. Лука говорит о них, как об определенных, «совершенно известных между нами событиях»[12] (1). Если fulfilled является верным определением, то оно указывает на то, что описываемые события не были случайными или неожиданными, но были исполнением ветхозаветных пророчеств.

Во–вторых, Лука упоминает своих современников, которые были очевидцами тех событий, поскольку «повествования о совершенно известных между нами событиях», или «исполненных среди нас», впоследствии «передали нам бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова» (2). Лука не включает себя в число очевидцев, потому что он не принадлежал к группе тех, кто был «с самого начала», несмотря на то что являлся свидетелем многих событий, о которых он напишет во второй части Деяний. Здесь же речь идет об Апостолах, бывших свидетелями и очевидцами исторического Иисуса. Именно они впоследствии передали (имея в виду «предания») другим то, что видели и слышали сами.

Затем идут собственные исследования Луки. Несмотря на то что он принадлежал ко второму поколению тех, кто получил «предание» об Иисусе от Апостолов–очевидцев, он не принял его слепо, без критики. Напротив, он решил описать все те события «по тщательном исследовании всего сначала» (3).

В–четвертых, после самих событий, после преданий (воспоминаний) очевидцев и собственных исследований идут произведения других авторов. «Многие начали составлять повествования» об этих событиях (1), говорит он, а теперь «рассудилось и мне… по порядку описать тебе» все эти события (3). Несомненно, среди «многих» авторов был и Марк, автор Евангелия от Марка.

В–пятых, труд Луки позволил бы читателям, а среди них и Феофилу, к которому обращается Лука, узнать «твердое основание того учения», в котором они были наставлены (4). Таким образом, события, которые были завершены, засвидетельствованы, переданы, исследованы и записаны, должны быть (и сегодня) основанием христианской веры и убежденности.

Более того, Лука, который заявлял, что пишет историю, был хорошо подготовлен к выполнению этой задачи, так как он был образованным человеком и врачом (Кол. 4:14), спутником Павла в его путешествиях и прожил в Палестине по меньшей мере два года.

Даже в те далекие времена врачи проходили весьма тщательную и всестороннюю подготовку, и изящный греческий язык Луки является языком образованного человека. Употребляемая им лексика и наблюдательность автора характеризуют его как человека с медицинским образованием. В 1882 году ирландский ученый У. К. Хобарт написал книгу «Медицинский язык Святого Луки» (W. К. Hobart, The Medical Language of St Luke), где поставил своей целью показать, что Лука «был хорошо знаком с языком греческой медицинской школы» [13] и что «преобладание медицинской лексики» как в Евангелии, так и в Деяниях выдает автора–медика [14].

Адольф Гарнак также придерживается этой точки зрения [15]. Однако более современные критики не согласны с подобным мнением. X. Дж. Кэдбери в нескольких исследованиях, после изучения предположительно медицинской терминологии, использованной Лукой, отметил, что она принадлежит не столько к специальному медицинскому словарю, сколько к обычному словарю любого образованного грека. Истины, возможно, нет ни в одном из этих утверждений. Наличие медицинского образования Луки невозможно доказать на основании его манеры изложения своих мыслей, но признаки медицинской профессии и использование им медицинских терминов остаются вполне очевидными в его работе. «Лука употребляет медицинскую терминологию не задумываясь», — писал Уильям Баркли (William Barcley)[16], представляя в подтверждение сказанному примеры как из Евангелия от Луки (Там же, напр.: Лк. 4:35; 9:38–39; 18:25), так и из Деяний (Там же, напр.: Деян. 3:7; 8:7; 9:33; 13:11; 14:8 и 28:8–9).

Мы можем поверить в то, что Лука писал настоящую историю еще и потому, что он являлся спутником Павла в его путешествиях. Хорошо известно, что в повествованиях Книги Деяний Лука в своих рассказах по нескольку раз переходит от третьего лица множественного числа («они») к первому лицу множественного числа («мы»), а при помощи таких «мы–отрывков» каждый раз ненавязчиво обращает внимание на факт своего присутствия в компании с Павлом. Первый раз — из Троады в Филиппы, где Евангелие распространялось на европейской территории (16:10–17); второй раз — из Филипп в Иерусалим после окончания последнего миссионерского путешествия (20:5–15 и 21:1–18); в третий раз — из Иерусалима в Рим морем (17:1 — 28:16). Все это время Лука имел широчайшие возможности слышать и впитывать Павлово учение, делать личные путевые заметки, основанные на собственном опыте, которые в дальнейшем он и использовал.

Кроме того, что Лука был врачом и другом Павла, ему как историку помогло еще одно благоприятное обстоятельство, а именно — факт его проживания в Палестине. Случилось это так. Лука с Павлом прибыл в Иерусалим (21:17), а затем вместе с ним отправился в Рим (27:1). Между этими двумя событиями Павла более двух лет содержали в качестве узника в Кесарии (24:27), в то время как Лука оставался на свободе. Как он использовал свое время? Логично предположить, что он изъездил Палестину вдоль и поперек, собирая материал для своего Евангелия и для первых глав Книги Деяний, посвященных Иерусалиму. Будучи греком по национальности, он должен был познакомиться с иудейской историей, обычаями и праздниками, посетить места, ставшие святыми благодаря служению Иисуса и зарождению в них христианской общины. Гарнак был потрясен его отличным знанием Назарета (его горы и синагоги), Иерусалима с его близлежащей Масличной (Елеонской) горой, селениями и «синагогой Либертинцев» [17], храма (его двора, ворот и притворов), Эммауса (на расстоянии шестидесяти стадий), Лидды, Иоппии, Кесарии и других городов [18].

Лука встречался и разговаривал со многими свидетелями интересовавших его событий, потому что для понимания ранней истории рассказы очевидцев были очень важны. Некоторые из очевидцев знали Иисуса. Среди тех людей могла быть постаревшая к тому времени сама Дева Мария, потому что повествование Луки о рождении и младенческих годах Иисуса, включая подробности Благовещения, ведется словно бы от нее и, должно быть, полностью основано на ее свидетельстве. Свидетелями зарождения Иерусалимской церкви могли быть Иоанн Марк и его мать, Филипп, Апостолы Петр и Иоанн, Иаков, брат Господа; они могли из первых рук дать Луке информацию о Вознесении, дне Пятидесятницы, о раннем благовествовании и противостоянии синедриона, о мученичестве Стефана и обращении Корнилия, казни Апостола Иакова, тюремном заключении и освобождении Петра. Поэтому неудивительно, что первая часть Деяний имеет «весьма приметную семитскую окраску» [19].

Итак, мы убеждены в обоснованности заявлений Луки о том, что он пишет историю, и, кстати сказать, профессиональные историки и археологи относятся к числу наиболее доблестных защитников достоверности его трудов. Сэр Уильям Рамсей, например, вначале был восхищенным учеником радикального критика Ф. Бауэра, но позднее собственные исследования заставили его изменить первоначальную точку зрения. В произведении «Святой Павел, путешественник и римский гражданин» (1895 г.) он рассказывает, что начал свое расследование «без какой бы то ни было предвзятости относительно выводов», к которым пришел позже, но «напротив… с предубеждением, неблагоприятным для таких выводов» [20]. Тем не менее, он смог представить необходимые доказательства для того, «чтобы поставить автора Деяний в один ряд с историками первого ранга» [21].

Почти семьдесят лет спустя А. Н. Шервин–Уайт, читавший лекции по древней истории в Оксфордском университете и называвший себя «профессиональным греко–римским историком» [22], уверенно подтвердил точность исторических познаний Луки. Он писал о Деяниях так:

«Исторический фон абсолютно верный. В отношении времени и мест детали точны и корректны. Вместе с автором Деяний вы ходите по улицам и рынкам, театрам и ассамблеям Эфеса и Фессалоники, Коринфа и Филипп первого века. Выдающиеся люди того времени, магистраты, толпа и предводитель толпы — все они там… То же можно сказать о судебных заседаниях под председательством Галлиона, Феликса и Феста. Эта документальная повесть равна по своей исторической ценности запискам провинциальных и имперских судов в эпиграфических [23] и литературных источниках первого и начала второго века от Р. X» [24].

Вот его заключение: «Историчность Деяний подтверждается вне всяких сомнений… Любая попытка опровергнуть ее даже в каких–то деталях должна теперь рассматриваться как абсурд. Историки, специализирующиеся на Риме, давно принимают ее на веру» [25].