[Из языческой души… ]

[Из языческой души…]

Из языческой души можно сделать христианскую душу, и зачастую, быть может, именно из языческой души делается наилучшая христианская душа. Это не плохо — иметь прошлое. Предшествующее. Это не плохо — приходить в мир накануне. День полнее, когда у него был канун. Дом нужно строить над погребом. Полдень спелее, когда у него было раннее утро.

Наилучшая христианская душа часто делается именно из языческой души. (А другой возможности и нет, как только ее делать). Так и должно быть, поскольку в действительности (в истории, — говорит она) христианская душа и была сделана из языческой души, а не, никак не из нуля души. Христианский мир был сделан из языческого мира, а никак не из нуля мира. Христианский град был сделан из языческого града, град Божий был сделан из античного града, а не, никак не из нуля града. (Ничего и не оставалось больше, как только их делать). У современных людей нет души. Но они первые, у кого нет души. У античного мира была душа. У него была своя душа…

Речь не о том, чтобы защищать богов. Их нельзя защитить. Не только потому, что они ложные боги. Это, быть может, еще ничего. Но они плохие, злые, бесконечно менее чистые, бесконечно менее благочестивые, скажем прямо, бесконечно менее священные, чем люди. (За исключением все-таки Зевса, его одного, когда он выступает как Зевс Гостеприимец). Но что подлежит вашему рассмотрению, среди прочего, о чем вы как раз и должны подумать, — это была ли олимпийская религия религией античного мира или она была только религией кажущейся (я имею в виду — не столько такая, которая показывается, сколько такая, которая кажется, казалась), религией наружности и поверхности, религией внешней, и не была ли глубокой и подлинно античной религией религия путников, античная религия умоляющих. Чтобы сразу же перейти к сути спора и дойти до последней крайности, до предела, — то, что вам надлежит рассмотреть, в пределе, над чем вам надлежит задуматься, в крайней точке спора, — это как раз, это именно и есть вопрос, является ли Зевс Гостеприимец, тем же существом, что Зевс Олимпиец.

Буквально, тот же ли это Бог. Скажем, тот же бог.

Разумеется, — говорит она. Для всей античности это был тот же самый бог. Но мы также отлично знаем, что это не довод. Исторически это был тот же самый бог. Но кто лучше меня знает, что исторически — это еще не все.

Вот в чем настоящий спор, — говорит она. Они не принадлежали их миру. Их мир не принадлежал им.

Тот самый мир мог потом этого и не замечать. Но мы отлично знаем, что это не довод.

Вы меня понимаете, — говорит она. Иисус принадлежит тому же миру, что последний из грешников; и последний из грешников принадлежит тому же миру, что Иисус. Это общение. Именно это и есть общение. И сказать правду, или, вернее, сказать в действительности, и нет другого общения, как принадлежать к одному миру.

Еще целый день, — говорит она, — вы будете хранить нас, не хочу сказать, не могу сказать, что вы будете хранить нас в своей душе, я хочу сказать, что вы будете хранить нас в своем сердце, я хочу сказать, что вы сохраните о нас некое воспоминание, некую благоговейную память. Эти боги были ложными богами, но их мир, я хочу сказать, мир, над которым они нависали, не был ложным миром. Они были злыми, плохими богами, и даже плохими зверями. Но их мир, мир, над которым они нависали, не был ни злым миром, ни плохим миром.