[Я либо глупая, либо неверная ]
[Я либо глупая, либо неверная]
Все мои истории, вся моя история всегда только начинаются. И так происходит с появлением Интеллектуальной партии в современном мире, того положения управляющего, того положения командующего, которое Интеллектуальная партия получила в современном мире.
В этой системе что есть, то есть, — говорит она, — что происходит, то происходит. Но я никогда не могу закончить. Никогда не могу написать историю того, что есть. Никогда не могу следовать ходу события. Событие следует своим ходом. Событие протекает, если еще позволено использовать такое слово, а я ловлю рыбу на удочку. Что происходит, то продолжает происходить. А я продолжаю быть не у дел. Урания еще может предвосхищать событие мира, его угадывать, событие звезд, событие неба, потому что ей принадлежит мир постоянства, послушных звезд, повторяющегося неба. А мне был дан человек. И это не человек постоянства.
И не человек послушный. В каком-то смысле это человек повторяющийся.
Человек случайности.
А я со своими карточками словно бегу за автомобилем.
Я, которую люди пожелали сделать владычицей и правительницей (царица небесная, правительница земная), я, в чьи руки, в чьи слабые руки они пожелали отдать не только управление миром, не только все командование временное, но даже управление духовное и прежде всего управление духовное и командование тем, что не от мира сего, и всю власть над вечным, я, у которой они упорно выспрашивали сам секрет спасения, и не только управление государствами, но управление сердцами, в то же время, если позволено так выразиться, меня заставляли существовать в таком режиме, который есть современный режим, меня снабжали таким аппаратом, меня вооружали таким методом, что едва ли вы, едва ли я сама не то что коснусь чего-то важного, не то что доберусь до чего-то особенного, чего-то духовного, сущностного, вечного (речь ведь идет именно об этом), но едва ли я завершу начало, смогу дойти до начала самой простой истории на свете. Истории самой обычной, самой заурядной, самой распространенной, самой обыденной, самой временной, наконец, самой литературной. Самой банальной. Для нас построили аппарат, — говорит она, — мы живем в системе, при которой можно делать все, кроме истории этого дела, где можно все свершить, кроме истории этого свершения. Гюго смог закончить «Возмездия». Но я никогда не закончу истории «Возмездий». Иисус Христос смог спасти мир. Но я никогда не закончу истории Иисуса Христа…
Мне понадобится целая жизнь, чтобы написать историю одного часа. Мне понадобится целая вечность, чтобы написать историю одного дня. Можно делать все, кроме истории того, что делаешь. Я не могу рассказать истории, видно всегда только начало моих историй, во-первых, потому, что всякая история не имеет границы, потому что всякая история вплетена в бесконечную историю, во-вторых, потому, что в их системе всякая история сама по себе бесконечна. Мне понадобится вечность, чтобы написать историю малейшего отрезка времени. Мне понадобится вечность, чтобы написать историю малейшего события. Мне понадобится бесконечность, чтобы написать историю малейшей конечной вещи. Смотрите, что сегодня с нами произошло. На имя Клио у нас не хватило карточек даже для самой жалкой второстепенной диссертации. Думаю, у нас было только две карточки. Но на имя история у нас оказалось столько карточек, что с другого конца невозможности нам стало невозможно написать далее самую пухлую диссертацию. Позвольте мне, — говорит она, — усмотреть здесь еще один символ, если еще позволительно употреблять это слово. На мое имя Клио у меня всегда слишком мало карточек, чтобы писать историю. На мое имя история у меня всегда недостаточно мало карточек, чтобы писать историю. Их у меня всегда избыток. Когда речь идет о древней истории, невозможно писать историю, потому что сведений недостаточно. Когда речь идет об истории современной, невозможно писать историю, потому что сведений излишек. Вот куда они меня загнали с их методом неопределенного количества подробностей и с их идеей, что можно создать беспредельное, если взять мешок и набить его неопределенным…
Вы не избавите меня от этой дилеммы. Я либо глупая, либо неверная. То есть я либо глупая, либо глупая. Либо я хочу, как они хотят, набирать неопределенное количество подробностей; и тогда я ни за что не могу даже начать мое начало. Или я отказываюсь, хотя бы на йоту, от полной неопределенности в количестве подробностей; и тогда я, с одной стороны, теряю все, так как рушится вся заявленная мною система безопасности; а с другой стороны, я ничего не выигрываю, ибо в таком случае речь идет об искусстве, а за этим надо обращаться к моим сестрам, не ко мне. Если речь идет об искусстве (о выборе, о ракурсе), Терпсихора и то разбирается в этом лучше меня. В том смысле, какой они придают этому слову наука, если хотят, чтобы я была наукой, либо я действительно наука, и тогда я не могу даже начать начала моего начала, либо я отказываюсь, хоть на йоту, быть наукой, их наукой, и так как они сделали меня неспособной быть искусством, я становлюсь вообще ничем.