Степень 11. О многоречии и молчании

Степень 11. О многоречии и молчании

Клевету и осуждение, о которых мы говорили в предыдущем Слове, многие почитают, как и следует считать, за большой грех и беззаконие, но вот многоречие, наоборот, очень многими считается если не добродетелью, то, по крайней мере, делом безразличным и безгрешным. Добродетель же молчания, противоположную многоречию, считают если не пороком, то, по крайней мере, недостатком, и притом большим недостатком. Человека, имеющего эту особенность (молчание или немногоречие), считают недоразвитым, нетактичным, неприветливым и так далее. Так уж мир способен переоценивать ценности. Истинные духовные ценности, истинные добродетели он обесценивает, низводит на степень пороков, тогда как сам порок, который следовало бы презирать, ненавидеть, избегать, искоренять, возвышает, «озлащает» и возводит на степень добродетели.

Подобная переоценка ценностей касается не только разбираемого нами многоречия и молчания, но и многих других христианских добродетелей, например целомудрия, девства, смирения, кротости, воздержания, нестяжания и прочих добродетелей, которых мир не может вместить или просто сознательно не хочет принять. Не может же принять их, по-видимому, потому, что они основаны на воздержании, самоограничении, самоотвержении — словом, они зиждутся на аскетизме. А аскетизм и растленный грехом мир — это две совершенные противоположности, два различных пути. Первый путь узкий, тернистый — ведущий к обновлению, то есть путь в жизнь вечную; последний путь пространный, широкий, гладкий — ведущий к истинному рабству страстей, направляющий к погибели (см.: Мф. 7, 13-14).

Но посмотрим, как же рассуждает о многоречии и молчании преподобный и богомудрый учитель наш Иоанн Лествичник.

Проникая в сущность дела и определяя истинное значение порока многоглаголания, он говорит, что «многоглаголание есть признак невежества (конечно, духовного, да и не только духовного), оно есть дверь к злоречию, прислужник лжи, седалище тщеславия, водитель к смехотворству, истребление сокрушения, провозвестник уныния, предшественник сонливости, рассеяние собранных мыслей, утрата осторожности, охлаждение сердечной теплоты, ослабление молитвы» (Лествица 11, § 2). И наоборот, определяя истинную цену молчанию, он говорит: «Молчание есть матерь молитвы, возвращение из плена, надзор за помыслами, соглядатай врагов, противник притязаний на учительство, непременное преспеяние, узилище плача, памятование о смерти, живо-писатель будущего мучения, любоведец грядущего Суда» (11, § 3).

Вот достойная характеристика тому и другому. И все это истинно, дознано и испытано опытом многих людей — подвижников, проводников истинных аскетов и философов духовной жизни. Да это, собственно, всякий желающий может испытать на себе, если он хоть мало-мальски будет внимателен к своему внутреннему миру и возлюбит воздержную жизнь.

Теперь можно посмотреть, в какой мере справедливы поборники многоречия и в какой мере следует оберегаться от него, а если оно уже успело укорениться в сердце, то с каким старанием нужно заботиться об искоренении этой страсти.

Преподобный отец предписывет на этот случай два средства: 1) возможно частое воспоминание о смерти и 2) уединение. Первое наводит человека на воспоминание своих грехов, вследствие чего возникает сокрушение, плач, при котором вряд ли возможно многоречие и празднословие. Второе же по необходимости заставит молчать, так как слушать говорящего будет некому.

Подтверждая необходимость первого средства, преподобный Иоанн Лествичник говорит: «Кто возымел попечение о своем исходе, тот пресекает слова, и кто приобрел душевный плач, тот бегает многоглаголания, как огня» (11, § 9). О втором же говорит так: «Кто возлюбил безмолвие, тот заградил себе уста... Кто знает благоухание молчания, тот бегает людских сходбищ, как пчела дыма» (Лествица 11, § 10-11).

Свое одиннадцатое слово преподобный Иоанн Лествичник заключает следующим мудрым сравнением: «Очень трудно, — говорит он, — удержать воду без плотины, но еще труднее укротить уста невоздержные... Но кто взошел победоносно на эту одиннадцатую степень, тот вдруг пресек в себе множество пороков» (Лествица 11, § 12).

Однако подвиги укрощения языка двумя указанными степенями, десятой и одиннадцатой, еще не оканчиваются. Они как бы восполняются еще одной очень видной, чисто сатанинской страстью, с которой подвижник непременно столкнется лицом к лицу на двенадцатой степени лествицы восхождения. Имя этой страсти — ложь.