Марк, Матфей и Иоанн

Марк, Матфей и Иоанн

Вслед за вставкой самого Евсевия следует новая цитата из Папия — на этот раз гораздо короче предыдущей, касающаяся Евангелия от Матфея:

Итак, Матфей изложил логии в определенном порядке (synetaxato) на еврейском языке (hebraidi dialect?), но каждый (hecastos) переводил (h?rm?neusen) их, как мог

(Евсевий, Церковная история, 3.39.16).

Мы не знаем, следовало ли это сообщение в тексте Папия непосредственно за сообщением о Евангелии от Марка, или же между ними был еще какой–то материал, опущенный Евсевием. Последнее кажется более вероятным — «итак» (oun) в начале сообщения о Матфее заставляет предположить, что этим словам предшествовало что–то еще, если только не считать, вместе с Робертом Гандри, что, согласно Папию, Матфей упорядочил собрание логин, созданное Марком[566]. В таком случае в этом древнейшем свидетельстве о создании Евангелий находится доказательство первичности Марка в сравнении с Матфеем. Однако кажется более вероятным, что Евсевий что–то пропустил — возможно, сообщение о том, что Матфей, в отличие от Марка, был ближайшим учеником Иисуса. Эта информация могла показаться Евсевию очевидной и потому излишней. Или же, быть может, Евсевий опустил нечто такое, с чем был не согласен. У него были свои представления о происхождении Евангелий и различиях между ними (см. Церковная история, 3.24.5–16), и он вполне мог оставить «за бортом» те суждения Папия, которые не совпадали с его собственными.

Кюрцингер предложил новую интерпретацию этой фразы Папия. По его мнению, hebraidi dialect? означает не «на еврейском языке», а (если понимать dialectos как технический риторический термин), «семитским стилем»; «каждый» (hecastos) он понимает в смысле «и Марк, и Матфей», a hermeneu? — в соответствии со своим толкованием слова hermeneut?s в применении к Марку — как «сообщать» или «передавать»[567]. В результате он переводит эту фразу так: «Итак, Матфей изложил логии в литературной форме, в еврейском стиле. Каждый из них [то есть и Марк, и Матфей] передал логии так, как мог, сообразно своему положению»[568]. Согласно этому переводу, Папий пишет не о еврейском или арамейском сочинении Матфея, впоследствии переведенном на греческий, а о греческом Евангелии от Матфея, составленном по–гречески, однако в стиле, характерном для иудейской литературы. Вторая половина фразы не имеет отношения ни к переводу, ни к истолкованию еврейского сочинения Матфея, а подытоживает все рассуждение о Марке и Матфее, говоря, что каждый из них передал логии так, как мог: Марк — в форме учения Петра без какой–либо литературной обработки, Матфей — в виде литературного произведения, написанного в семитском стиле.

Однако этот перевод — пожалуй, наименее убедительный из всех новых интерпретаций Кюрцингера[569]. Присутствие в одном предложении слов hebraidi dialect? и herm?neusen практически однозначно говорит о том, что Папий имел в виду не стиль и не передачу, а именно перевод с одного языка на другой.

Как вышеописанная интерпретация сообщения Папия о Марке, так и традиционное понимание его сообщения о Матфее подтверждается параллельными и контрастными элементами в том, что, согласно этим интерпретациям, говорит Папий о каждом из этих Евангелий:

Марк Матфей Петр, очевидец Матфей, очевидец передал логии (хрии) об Иисусе изложил логии об Иисусе устно письменно по–арамейски по–арамейски (еврейски) без литературной обработки с литературной обработкой Марк, не будучи очевидцем, перевел учение Петра и записал его точно, ничего не упуская Каждый, не будучи очевидцем, переводил логии Матфея как мог

В каждом случае работа над книгой состоит из двух стадий: первая выполняется очевидцем, вторая — одним или многими не–очевидцами. В случае с Евангелием от Марка Петр говорил по–арамейски, а Марк переводил его слова и записывал их по–гречески. В случае с Евангелием от Матфея сам Матфей писал по–арамейски или по–еврейски (hebraidi dialect? может означать и то, и другое), а другие переводили его текст на греческий. Евангелие от Марка «беспорядочно», поскольку Петр излагал свои xpuu вне какого–либо порядка, а сам Марк, не будучи очевидцем, не решился «приводить их в порядок» — и правильно сделал. Матфей, напротив, был очевидцем и потому смог упорядочить логии в своем собственном Евангелии, однако этот порядок был нарушен теми, кто переводил его книгу на греческий. Таким образом, в каждом Евангелии Папия интересуют два аспекта — его происхождение от очевидцев и вопрос «порядка». В обоих случаях он старается объяснить, почему Евангелию, исходящему от очевидцев, «порядка» недостает.

Очевидно, Папий полагал, что работа Матфея не раз переводилась на греческий. Возможно, он что–то знал о греческих Евангелиях, приписываемых Матфею и связанных с нашим каноническим Евангелием от Матфея (Евангелие назореев и Евангелие евионитов[570]), имевших хождение среди иудео–христиан в Палестине и в Сирии. Он знал, что они заметно отличаются от Евангелия от Матфея, использовавшегося в его родной Иерапольской церкви и соседних церквах. На эти–то разнообразные греческие «евангелия от Матфея», а также на то, которым пользовался сам, Папий и ссылается, желая показать, что ни одно из них не сохранило в точности «порядок» или «строй» (syntaxis) изначального, еврейского или арамейского Евангелия от Матфея. Вполне вероятно, что за пределами цитаты, приведенной Евсевием, Папий продолжает это рассуждение и более подробно объясняет, как именно изначальный «порядок», приданный этой работе Матфеем, пострадал при переводе. В отличие от Марка, скрупулезно записавшего именно то, что говорил Петр, не более и не менее, переводчики Матфея внесли в текст апостола серьезные изменения. (Возможно, Евсевий не одобрял эту точку зрения и именно поэтому оборвал цитату.)

Такая точка зрения, разумеется, предполагает, что «перевод», о котором идет речь — это не просто перевод на другой язык. Мысль Папия, что переводчики Матфея сильно изменили текст, не содержит в себе ничего невероятного. «Гибкая концепция перевода» была в античном мире общепринятой[571]. Переводчики часто чувствовали себя вправе улучшать перевод, по–иному располагая материал или дополняя его материалом из других источников. Мы уже отмечали притязание Иосифа Флавия на то, что его «Иудейские древности» — не более и не менее, чем перевод еврейских Писаний (Иудейские древности, 1.5,17; 4.196; 10.218)[572]. На самом деле, разумеется, Флавий полностью переписал библейские повествования, внес композиционные изменения, кое–что опустил, а кое–где сделал важные дополнения[573]. Папий вполне мог предположить, что и переводчики Матфея поступали так же и, следовательно, нарушили тот «порядок», который придал своей работе сам Матфей. Однако такое понимание слов Папия необходимо отличать от часто предпринимаемых попыток идентифицировать логии, записанные Матфеем по–еврейски или по–арамейски, с гипотетическим евангельским источником Q[574]. Поскольку Q почти полностью состоит из речений Иисуса, такое предположение обычно подразумевает, что под логиями Господними Папий подразумевает именно речения Иисуса. Однако мы уже показали, что в этом рассуждении под логиями понимаются краткие сообщения о том, что говорил и делал Иисус[575]. Из известного ему греческого Евангелия от Матфея (по всей видимости, нашего канонического Матфея) Папий видел, что «кирпичи», из которых сложено это Евангелие, по большей части представляют собой такие же короткие единицы (хрии), из которых состоит Евангелие от Марка — и едва ли полагал, что само это свойство следует приписать редакторам–переводчикам. Редакторов–переводчиков он винил только в искажении композиции, в которой изначально расположил эти эпизоды Марк.

Некоторые ученые полагают, что Папий сравнивает Евангелие от Марка с Евангелием от Матфея не в пользу первого[576]. Безусловно, Папий мог считать, что Евангелие от Матфея в известной ему греческой версии обладает большими литературными достоинствами, чем Евангелие от Марка: начинается оно с рассказа о рождении Иисуса, чего мы вправе ожидать от биографии, а большая часть учения Иисуса изложена в нем в виде нескольких пространных рассуждений. Однако если, как мы полагаем, отмечая «недостаток порядка» у Марка, Папий имеет в виду, прежде всего, порядок хронологический, то Матфей немногим отличается от него в этом отношении: его повествование в основном придерживается той же последовательности кратких эпизодов. Если мы серьезно отнесемся к предположению, что изначальная композиция Евангелия от Матфея была испорчена переводчиками, то вполне логично будет предположить, что Папий сравнивает неупорядоченность, свойственную и Марку, и Матфею, с упорядоченностью другого Евангелия — от Иоанна[577].

В том, что Папий знал Евангелие от Иоанна, сомневаться не приходится[578]. В главе 2 мы уже отмечали, что список из семи учеников, приводимый Папием (Евсевий, Церковная история, 3.39.4) — несомненно, «иоанновский»: шестеро из них появляются в нем в том же порядке, как и в Евангелии от Иоанна (Ин 1:40–44; 21:2; Андрей, Петр, Филипп, Фома, Иаков, Иоанн)[579]. Из Иоаннова списка опущен только Нафанаил — несомненно, потому, что Папий хотел сохранить символическое число семь и при этом вставить в список Матфея, не упомянутого у Иоанна, однако важного как автор Евангелия. Кроме того, можно отметить, что Ириней (Против ересей, 5.36.1–2) приписывает «старцам» пассаж, включающий цитату из Ин 14:2 и, возможно, заимствованный у Папия[580]. (Существует также армянская ссылка на Папия, по–видимому, связанная с его замечанием на Ин 19:39[581], хотя достоверность этого свидетельства не вполне надежна.) Евсевий, без сомнения, имел свои причины не цитировать то, что писал Папий о Евангелии от Иоанна — особенно если, как я полагаю, Папий приписывал это Евангелие не Иоанну Зеведееву, а другому ученику Иисуса, которого он называет Старцем Иоанном[582]. Однако у Евсевия были и свои представления относительно хронологической последовательности в Евангелиях — он полагал, что в этом отношении между ними нет противоречий (Евсевий, Церковная история, 3.24.5–16)[583]. Он цитирует Папия, чтобы установить апостольское происхождение Евангелий; взгляды Папия на отсутствие в них «порядка» для него не имеют значения. Однако самого Папия, по–видимому, интересовало не столько происхождение Евангелий от апостолов, сколько объяснение того, почему Евангелия, по общему убеждению, восходящие к апостолам, столь различаются по своей «упорядоченности».

Почему Папий считал, что и Евангелию от Марка, и Евангелию от Матфея не свойствен «порядок», которого мы вправе ожидать, если речь идет о воспоминаниях очевидцев? Вероятно, потому, что ему было известно еще одно Евангелие, также восходящее к очевидцу, хронологическая последовательность событий в котором явно отличалась от хронологии Марка и Матфея и «порядок» которого казался ему более верным. Из позднейших святоотеческих рассуждений о различиях между Евангелиями мы узнаем, что различия между синоптиками не были для древних читателей особенно существенными, в отличие от очевидных хронологических расхождений между синоптиками и Иоанном, особенно в начале этих Евангелий (Ориген, Комментарии к Иоанну, 10.2,6,14–15; Епифаний, Панарион, 51.4.5–10, 17.11–18.1, 18.6, 21.15–16, 22.1–2, 28.6, 30.14[584]; ср. Канон Муратори, стихи 16–26; Тертуллиан, Против Маркиона, 4.2.2). Создание «Диатессарона», в котором Татиан искусно сплел повествования четырех канонических Евангелий в одно, тоже, без сомнений, было вызвано, скорее, хронологическими разногласиями между Евангелиями, чем различиями в параллельных эпизодах. Татиан не всегда предпочитает хронологический порядок Иоанна, однако склонен принимать авторитет Иоанна в отношении точности указаний на время действия[585].

Папий, разумеется, заявлял, что свое собрание логий Господних, почерпнутое из устных источников, представил в строгом и правильном порядке (synkatataxai, Евсевий, Церковная история, 3.39.3)[586]. Однако, поскольку в своем замечании о Марке он выразил убеждение, что лишь очевидец способен придать биографическим материалам правильный порядок, то, по всей видимости, порядок его собственного труда был заимствован им у кого–то из очевидцев. К сожалению, мы не знаем, расположил ли Папий евангельские предания в тематическом порядке или согласно хронологической структуре, известной ему из Евангелия от Иоанна: однако, скорее всего, он последовал одному из этих двух методов упорядочения материала.

Евангелие от Иоанна предлагает намного более разработанную и более точную хронологическую структуру, чем любое из синоптических Евангелий; читая его, не приходится сомневаться в том, в какой из четко датированных периодов служения Иисуса произошло то или иное событие. К тому же оно практически лишено характерной для синоптиков формы «собрания анекдотов». Сюжетные эпизоды и речи у Иоанна, как правило, довольно обширны и зачастую тесно связаны между собой. Несомненно, Евангелие от Иоанна должно было казаться Папию куда лучшим образцом исторического сочинения, чем Евангелия от Марка и от Матфея. В нем не только имеется хронологичеекая последовательность — оно близко к идеалу единого «бесшовного» повествования, характерного для лучших исторических трудов (Лукиан, Как надо писать историю, 55).

Подытожим сказанное: мы видим, что Папий противопоставляет недостаток упорядоченности в Евангелиях от Марка и от Матфея тому порядку, который можно найти в Евангелии от Иоанна[587]. То, что все три Евангелия исходят от очевидцев, он принимает как само собой разумеющееся; однако, в то время как Евангелие от Иоанна действительно написано очевидцем, Евангелия от Марка и от Матфея (в известных Папию формах) отстоят на одну ступень передачи от непосредственного сообщения очевидца. В случае с Евангелием от Марка устное свидетельство Петра было переведено и записано Марком, чем и объясняется недостаток в нем «порядка», то есть литературной обработки — под коей Папий, учитывая обычную историографическую практику, имеет в виду связную хронологическую последовательность и датировку событий. Самого Марка, по его мнению, следует не критиковать, а, скорее, хвалить за то, что он сознательно ограничил себя записью показаний Петра, не более и не менее, и не стал приводить этот материал в порядок, который, не будучи сам очевидцем, не сумел бы правильно соблюсти. Таким образом, Евангелие от Марка в глазах Папия представляет собой незавершенный исторический труд: Марк выполнил первую часть задачи историка — записал свидетельство очевидца, однако не мог закончить работу — правильно скомпоновать материал[588]. С учетом этого ограничения, Папий высоко ценит Евангелие от Марка за точную запись хрий, переданных Петром. Евангелие от Матфея в известной Папию греческой форме он тоже противопоставляет Евангелию от Иоанна, также указывая на недостаток в нем порядка, но по иной причине. В изначальном еврейском или арамейском сочинении, написанном самим очевидцем Матфеем, порядок был, поскольку Матфей способен был его соблюсти; однако, по мнению Папия, затем этот порядок был нарушен переводчиками, которые при переводе Евангелия на греческий позволяли себе менять его композицию. Такие оценки Евангелий от Марка и от Матфея прекрасно укладываются в предположение, что превыше всего Папий ценил Евангелие от Иоанна, написанное очевидцем и предлагающее точную хронологическую последовательность событий. Именно в сравнении с Евангелием от Иоанна Евангелия от Марка и от Матфея кажутся Папию неупорядоченными; однако, не желая отвергать эти Евангелия, он находит объяснение тому, почему они лишены порядка, но тем не менее ценны своей близостью к свидетельствам очевидцев.

Теперь мы можем расширить таблицу параллелей и контрастов, которые видит Папий между Евангелиями от Марка и от Матфея, включив в нее имплицитно подразумеваемое Евангелие от Иоанна:

Иоанн Марк Матфей Иоанн, очевидец, Петр, очевидец, Матфей, очевидец, изложил логии об Иисусе передал логии (хрии) об Иисусе изложил логии об Иисусе письменно устно письменно по–гречески по–арамейски по–арамейски (еврейски) с литературной обработкой без литературной обработки с литературной обработкой Марк, не будучи очевидцем, перевел учение Петра и записал его Каждый, не будучи очевидцем, переводил логии Матфея Точно, ничего не упуская Как мог

Защищал ли Папий Марка и Матфея от критиков, принижавших их Евангелия из–за отсутствия в них литературной композиции, или, напротив, отстаивал Евангелие от Иоанна от тех, кто придавал ему меньшую ценность в сравнении с Марком и Матфеем? Возможно и то, и другое; однако, чтобы понять, о чем говорит Папий, нам нет нужды ставить его слова в полемический контекст. По–видимому, он просто объясняет замеченные им различия в Евангелиях. Быть может, Папий полагал, что эти разногласия могут создать проблему для серьезного читателя (как и случилось, согласно имеющимся данным, в конце II века), и хотел заранее разрешить любые недоумения. Гипотеза, что он отвечал на конкретные критические замечания, возможна, но не необходима.

А как быть с тем, что Папий излагает мнения Старца: точно — в случае с Марком, и возможно — в случае с Матфеем? Мы уже отмечали, что он, скорее всего, не цитирует Старца дословно, а предлагает читателям некую выжимку из его высказываний. Легко предположить, что часть рассуждений Папия, а именно риторическая терминология, принадлежит не Старцу, а ему самому. Однако вполне вероятно, что основные положения восходят именно к Старцу, который, если мы отождествляем его со Старцем Иоанном, непосредственным учеником Иисуса, едва ли мог чему–либо учить намного позже 90 года н. э. Весьма вероятно, что, так сказать, «первая публикация» Евангелия от Иоанна потребовала пояснений об очевидных различиях между ним и Евангелиями от Марка и от Матфея, которые уже получили известность как основанные на свидетельствах очевидцев — Матфея и Петра. Старец, не желая отвергать эти притязания, тем не менее отдал первенство Евангелию от Иоанна, указав, что оно содержит хронологическую последовательность событий, восходящую прямо к очевидцу. Если, как я полагаю[589], автор Евангелия от Иоанна — Старец Иоанн, значит, именно так он объяснял разницу между своим Евангелием и остальными. В главе 15 мы рассмотрим, каким образом само Евангелие от Иоанна утверждает претензию его автора на свидетельство очевидца, дополняющее и в некоторых отношениях превосходящее свидетельство намного более известного очевидца — Петра, содержащееся в Евангелии от Марка.