Критика критики форм

Критика критики форм

В наше время буквально каждый элемент этой конструкции ставится под сомнение или прямо отвергается некоторыми учеными или даже их большинством. Многие возражения основаны на том, что сейчас мы гораздо больше знаем о том, что происходит с устными преданиями в преимущественно устных культурах.

1) Предположение Бультмана, что предание возникает в своей чистой форме, сейчас подвергается большому сомнению: нет причин, по которым предание не могло бы с самого начала существовать в модифицированной или смешанной форме[623]. Тот факт, что очень немногие из евангельских перикоп укладываются в чистые формы, постулированные критиками форм, указывает лишь на то, что к описанию форм следует подходить более тщательно и дифференцированно.

2) Между формой и Sitz im Leben нет жесткой корреляции. Часто одни и те же предания в разных контекстах выполняют различные функции, а в одном и том же контексте могут использоваться самые разные формы[624].

3) В целом критики формы очень преувеличили эффект «гомеостаза» (термин введен антропологом Джеком Гуди), то есть точного соответствия между преданием и тем, как оно используется и для каких целей сохраняется в обществе. Ян Венсайна пишет об устных преданиях в целом, что «между содержанием и актуальностью, безусловно, есть некоторое соотношение, но не полное… Присутствие в самых различных преданиях архаизмов опровергает теорию гомеостаза»[625]. Другими словами, историческая информация в преданиях может сохраняться, даже если не имеет прямого отношения к сегодняшней жизни общины. Далее Венсайна делает замечание, очень важное в связи с нашим следующим вопросом — насколько первые христиане интересовались историей: «Теории гомеостаза не могут объяснить, почему в одних сообществах история ценится больше, чем в других»[626]. Здесь вступают в действие специфические культурные особенности.

4) Согласно общепринятому мнению, Э. П. Сандерс в своем труде показал, что не существует единых законов передачи устной традиции, действовавших на всем протяжении истории евангельских преданий. Исследовав рукописные варианты и апокрифические евангелия (то есть постканоническую традицию, о которой сохранилось относительно много свидетельств), он пришел к выводу, что «традиция развивается — по всем параметрам — в противоположных направлениях»[627], хотя в случаях некоторых критериев, используемых для определения относительного возраста предания, наблюдается более или менее выраженная тенденция развития в определенном направлении[628]. (Сандерс следует предположению Бультмана о том, что развитие устной и литературной традиций во многом схоже.)

Эти четыре возражения разрушают практически все здание истории евангельских преданий, возведенное на фундаменте критики форм. Как выясняется, критика форм может работать только с формами — она не в силах ни описывать происхождение преданий, ни определять их сравнительный возраст[629]. Поскольку эти четыре пункта широко признаны — казалось бы, этого достаточно, чтобы прийти к выводу, что критика форм неспособна показать нам, что происходило с евангельскими преданиями в промежутке между очевидцами и текстами Евангелий. Однако есть и кое–что еще.

5) Предположение о сходстве евангельских преданий с изменчивым фольклорным произведением, которое каждый исполнитель практически создает заново, можно подвергнуть сомнению по нескольким причинам. Во–первых, от служения Иисуса до написания Евангелий прошел гораздо меньший срок, чем те сроки существования преданий, с которыми имеют дело фольклористы. Более того — различна и сущность этих преданий[630]. Если продолжать аналогию с устными преданиями в традиционных сообществах — необходима более тщательная дифференциация самих этих преданий и видов их функционирования.

6) Сами фольклористы уже отказались от «романтической» идеи, что творцом «народной литературы» является непосредственно народ: сейчас говорят об отдельных личностях, обладающих авторитетом в общине и работающих в тесном взаимодействии с общиной[631].

7) Критики форм исходили из предвзятых представлений о раннем христианстве — таково, например, резкое противопоставление палестинских и эллинистических общин у Бультмана[632]. Их история традиции не столько вытекает из исследования евангельских преданий, сколько подстраивается под заданную конструкцию.

8) То, что евангельские предания передавались устно в течение нескольких десятков лет — скорее априорная аксиома, чем доказанное утверждение. Мир раннехристианских общин не был чисто устным — это было преимущественно устное сообщество, письменные тексты в котором занимали место, близкое к устным[633]. Возможность существования некоей письменной традиции, предшествовавшей Евангелиям, мы вкратце обсудим в следующей главе.

9) Верной Роббинс[634], Джеймс Данн[635] и Вернер Келбер[636] подвергли критике склонность критиков форм, особенно Бультмана, использовать для понимания процесса устной передачи литературную модель. Данн пишет:

…Больше всего это бросается в глаза в [бультмановском] представлении о «нескольких слоях» традиции об Иисусе[637]. Описывается воображаемый процесс: один слой традиции накладывается на другой. Бультману так нравился этот образ, помимо всего прочего, потому что он считал, что может легко снять более поздний слой (эллинистический) и обнаружить под ним более ранний (палестинский). Однако сам образ заимствован из процесса литературного редактирования, где каждая следующая редакция (слой) является отредактированной версией… предыдущей редакции (слоя). Но насколько верна такая картина для устных пересказов традиционного материала?[638]

Ответ Дннна — неверна. Бесспорно, каждое исполнение устного материала отличается от предыдущего — но не в том смысле, что оно «наслаивается» на предыдущее. В устной традиции не существует линейного развития слой за слоем. К модели устной традиции у Данна мы еще вернемся, пока же отметим ее следствие: реконструкция истории традиции, проведенная Бультманом, выстроена на песке. Как говорит Данн: «Множество неизвестных факторов и вариаций, столь характерных для устной традиции, делают историю этой традиции — точнее, историю ее исполнения — для нас непостижимой»[639].

Любых двух–трех из этих пунктов достаточно, чтобы подорвать все здание критики форм. Нет никаких причин полагать, что устная передача преданий об Иисусе в древней церкви строилась так, как описывает Бультман[640]. Стоит отметить, что эта модель истории традиции редко опровергается впрямую — хотя, если приглядеться, легко заметить, что многие современные исследователи Евангелий просто игнорируют критику форм в ее классической форме. Однако критика форм сумела оставить по себе внушительное наследие в виде априорного, некритического впечатления, разделяемого и по сей день многими учеными и еще большим количеством студентов: евангельские предания, прежде чем принять письменную форму и войти в состав Евангелий, прошли долгий путь устной передачи и творческого развития. Обосновать такое впечатление невозможно — аргументы критики форм давно потеряли свою силу: оно держится лишь на том, что его принимают как должное, не раздумывая над ним и не подвергая сомнению.