Поучение преподобного Амвросия сестрам Казанской Амвросиевой женской пустыни в Шамордине

«Лучше не исполнить чего-либо и укорить себя в глубине души за неисправность, — говаривал старец, — нежели все выполнить и подумать, что хорошо сделал». Бывало, батюш­ка, заметив в ком-либо склонность к формализму и букваль­ному исполнению своих правил и обязанностей, заставлял нарушить что-нибудь, говоря, что такому полезнее остаться неисправным. Точно так же и слабых, и немощных он вооду­шевлял тем, что Бог не требует подвигов выше сил физиче­ских и Ему приятнее наше сокрушенное сердце, почему ни­когда не следует смущаться, что не пришлось наравне с другими попоститься, или не в силах выстаивать все долгие службы, или не можешь трудиться в обители.

«Если не можешь, — говаривал батюшка, — стоять всю службу, сиди, но не уходи из церкви; не в силах держать по­ста — поешь и поневоле смиришься и не будешь осуждать других». Тех, кто по болезненному состоянию не мог нести послушания и скорбел об этом, батюшка утешал, говоря: «Благодари Бога и за то, что живешь в обители, и это милость Божия». «А я вот ничего не делаю, а все лежу», — прибавит таким в ободрение любвеобильный отец.

Так он был мудр и снисходителен к немощным, а, с другой стороны, от здоровых он требовал сильного понуждения. Он говорил, что лень и немощь так тесно сплетаются в человеке, что очень бывает трудно разобрать, где кончается лень и на­чинается немощь, и что очень легко принять первую за вто­рую. Он увещевал неопустительно ходить к службам церков­ным, говоря: «В Писании сказано: Пою Богу моему дондеже есмь и Воздам Господеви молитвы моя пред всеми людьми Его. Кто понуждает себя ходить в храм Божий, того Господь спо­добляет особенной милости Своей. Кто не справляет своих монашеских правил и пятисотницы по лени, то горько пожа­леет об этом, когда будет умирать. За оставление нами прави­ла Господь оставляет нашу душу».

Самочинных подвигов тоже не велел на себя накладывать. Одна сестра начала подолгу ночью молиться и класть без чис­ла поклоны. Все это ей легко давалось, и она так привыкла, что как заснет, то сейчас точно кто к двери подойдет и посту­чит — и она снова встает на молитву. Наконец рассказала она об этом батюшке, который ей на это серьезно сказал: «Вот когда тебя будут опять ночью будить, то ты не вставай и не клади поклонов, а лежи всю ночь. За полчаса, как идти на послушание, встань и положи двенадцать поклонов». Она так и сделала; в двенадцатом часу по обыкновению просыпается, и точно кто говорит ей: «Вставай молиться». Но она, помня приказание старца, пролежала на постели до половины пято­го утра и тогда, встав, хотела положить назначенные старцем двенадцать поклонов, как вдруг ударилась лбом об стул, ко­торый раньше никогда на этом месте не стоял. Пошла носом кровь, и она, провозившись, не успела положить ни одного поклона. Рассказав все батюшке, она получила такой ответ: «Вот видишь теперь, кто тебя будил; когда ты по своей воле молилась, то тебе не было тяжело сотни поклонов класть, а за послушание и двенадцати не положила, потому что врагу эти двенадцать поклонов гораздо тяжелее, чем твоя тысяча, и раньше он тебя будил, а теперь даже и не допустил».

Батюшка советовал чаще вспоминать слова: Предзрех Гос­пода предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся. «Помните, — говорил он, — что Господь зрит на вас, на ваше сердце и ожидает, куда вы склоните свою волю. Господь готов каждую минуту прощать нас, если мы только готовы с сокру­шением воззвать к Нему:

«Прости и помилуй!» Но мы большей частью на вопрос Господа: Адаме, где ecu? — стараемся обвинить других и пото­му вместо прощения готовим себе двойное осуждение».

Предостерегая от лености и праздности, батюшка любил приводить слова святого Ефрема Сирина: «Трудясь, трудись притрудно, да избежишь болезни суетных трудов». Так, од­нажды батюшка велел всем написать на бумажке и приклеить на стенке следующее изречение: «Скука — уныния внука, а лень — дочь; чтобы отогнать ее прочь, в деле потрудись, в молитве не ленись — скука пройдет, и усердие придет». По­буждая к терпению, он указывал на примеры святых и по сво­ей привычке выражаться иногда полушутя составил и на этот случай четверостишие: «Терпел пророк Елисей, терпел пророк Моисей, терпел пророк Илия, так потерплю ж и я». В терпе­нии вашем стяжите души ваша и претерпевый до конца, той спасен будет — эти слова были любимыми его, и он часто повторял их унывающим.

Ошибками своими батюшка никогда не велел смущаться. «Они-то нас и смиряют», — добавлял он. «Кабы на хмель не мороз, так он бы и дуб перерос», — говорил батюшка, пояс­няя этим, что если бы разные немощи наши и ошибки не смиряли нас, то мы возомнили бы о себе очень высоко.

Учил батюшка предаваться во всем воле и Промыслу Бо­жию и не любил, когда роптали и говорили: «Отчего со мной не так поступили, почему другим иначе сказали?» «На том свете, — говорил батюшка, — не будут спрашивать, почему да отчего, а спросят нас, почему и отчего мы не хотели терпеть и смиряться. В жизни человеческой все идет вперемежку, как пряжа — идет ровная нить, а потом вдруг переслега (тонкая нить)».

Батюшка как сам преисполнен был смирения, так особен­но заботился, чтобы и сестры старались и понуждали себя к этой добродетели. «Бог любит только смиренных, и, как толь­ко смирится человек, так сейчас Господь поставляет его в преддверие Царства Небесного, но когда человек не хочет добровольно смиряться, то Господь скорбями и болезнями смиряет его. Раз одна сестра за невольное ослушание подвер­глась строгому выговору от настоятельницы. Сестра не могла поступить иначе и хотела объяснить причину, но разгневан­ная настоятельница не хотела ничего слушать и грозила тут же, при всех, поставить ее на поклоны. Больно и обидно было ей, но, видя, что нельзя оправдаться, она, подавив в себе са­молюбие, замолчала и только просила прощения. Возвратив­шись к себе в келью, сестра эта, к великому своему изумле­нию, заметила, что, несмотря на то что она потерпела такое незаслуженное обвинение, в особенности при посторонних мирских лицах, у нее вместо стыда и смущения, наоборот, на душе было так светло, отрадно, хорошо, как будто она полу­чила что-нибудь радостное. Вечером того же дня она попала к батюшке (старец в это время жил в Шамордине) и рассказа­ла ему обо всем случившемся и о своем необычайном настро­ении духа. Старец внимательно выслушал ее рассказ и затем с серьезным выражением лица сказал ей следующее: «Этот слу­чай промыслителен — помни его; Господь захотел показать тебе, как сладок плод смирения, чтобы ты, ощутивши его, понуждала себя всегда к смирению, сначала к внешнему, а затем и к внутреннему. Когда человек понуждает себя сми­ряться, то Господь утешает его внутренне, и это-то и есть та Благодать, которую Бог дает смиренным. Самооправдание только кажется облегчающим, а на самом деле приносит в душу мрак и смущение». «Когда бываешь в Оптиной, — ска­зал батюшка в другой раз, — ходи на могилку отца Пимена и читай надпись на его памятнике — вот как должен держать себя монах». На памятнике отца Пимена, бывшего смирен­ным подвижником Оптиной пустыни, духовником братии и самого старца, надпись говорит о том, что он за кротость и смирение был любим всеми. Замечания настоятеля и старших принимал без всякого самооправдания, а, сложив смиренно руки, просил прощения.

Так ясно, просто излагал любвеобильный старец свои муд­рые наставления и так сильно они влияли на душу, истомлен­ную борьбой и искушением. В унынии и в томлении душев­ном старец был особенно сильным помощником; тут, конечно, главным образом действовали его молитвы, но тем не менее он не оставлял и без подкрепления словом. «Это крест монашеский, — говаривал он, — надо нести его без ро­пота, считая себя достойной, и получишь за это особенную милость Божию. Бог посылает этот крест любящим Его, но виновным в нерадении и за самомнение. Если в это время придут хульные помыслы отчаяния, то не должно смущаться: это внушение вражеское и не вменяется в грех человеку; нуж­но чаще говорить: «Господи, хочу или не хочу, спаси мя!» Тру­дящиеся, живущие в повиновении и понуждающие себя к смирению и самоукорению, избавляются от этого креста, но и он полезен и необходим в монашеской жизни, и кто испы­тал его, будет бояться как огня самомнения и возношения».

«Батюшка, — сказала одна сестра, — как я могу иметь сми­рение? Святые, которые жили праведно и считали себя греш­ными, этим действительно показывали свое смирение, а я, например, кроме грехов, ничего не имею, какое же это сми­рение, когда я вижу только то, что есть?» Батюшка на это ответил: «Смирение в том и состоит, чтобы в чувстве сердца иметь сознание своей греховности и неисправности, укорять себя внутренне и с сокрушением из глубины взывать: Боже, милостив буди мне, грешному, — а если мы, смиряясь на сло­вах, будем думать, что имеем смирение, то это не смирение, а тонкая духовная гордость».

Когда некоторые малодушные жаловались, что трудна мо­нашеская жизнь, батюшка говорил, что действительно иноче­ство требует постоянного понуждения и есть наука из наук, но в то же время она имеет громадные преимущества перед жиз­нью в миру. «Святые отцы сказали, — добавлял батюшка, — что если бы известно было, какие скорби и искушения быва­ют монахам, то никто не пошел бы в монастырь, а если бы знали, какие награды получат монахи, то весь мир устремил­ся бы в обители».

Батюшка вообще был снисходителен, и, зная, что люди теперь не могут выносить столь сурового образа жизни, какой вели древние иноки, он дозволял по немощи телесной иметь что-нибудь лишнее из пищи и одежды, но желание большого приобретения никогда не одобрял и особенно был всегда про­тив выигрышных билетов и надежды на выигрыш, говоря, что если нужно для человека, то Бог сумеет и без этого послать. Так, одна его духовная дочь имеет билет и, желая непременно выиграть, огорченная неудачей, говорит раз ему на общем благословении: «Вот, батюшка, опять я ничего не выиграла, а уж как я просила Господа, намедни всю «Херувимскую» про­молилась!» «Оттого-то ты и не выиграла, что молилась об этом во время «Херувимской»; поют: Всякое ныне житейское отложим попечение, — а ты просишь о выигрыше», — сказал ей на это батюшка со свойственной ему улыбкой.

Не было такой скорби, не было такого искушения, каких не снял бы благодатный старец с души каждого. К батюшке потому так тянуло в минуту жизни трудную, что он удиви­тельно горячо принимал к сердцу всякую тревогу душевную. Когда батюшка брал сестру для занятия, он в это время весь принадлежал ей, жил ее жизнью, вникал во все тайные изги­бы ее сердца, с самой нежной заботливостью указывал на не­достатки, судил и прощал, пробирал и ласкал. И как легко становилось на душе после таких занятий! Все как рукой сня­то, и выходили от него точно с другим сердцем, с новыми чувствами... Конечно, не одно только участие старца влияло на душу, но та великая сила благодати, какой он был испол­нен, совершала внутренний переворот, спасала и разливала жизнь и мир. Доказательством этого служат те многочислен­ные случаи, когда люди приходили к нему в сильном душев­ном смущении и, не успев еще передать ему свое внутреннее состояние, принимали одно благословение, когда он выходил к народу, и уже чувствовали облегчение, а иногда и полное избавление от душевной тяготы.

Батюшка выйдет на общее благословение, хлопнет по го­лове или, сидя на диванчике, пригнет голову и крепко держит рукой все время, пока разговаривает с другими, и затем отпу­стит, не сказав ни слова... А на душе стало уже светло и спо­койно! В другой раз придет сестра, как будто спокойная, ста­рец берет ее в келью и начинает наводить ее на какой-нибудь бывший с ней случай, в котором окажется что-либо серьез­ное и вредное, а между тем она и не считала это за важное.

Раз одна монахиня пришла к нему на исповедь и говорила все, что помнила; когда она кончила, батюшка сам начал го­ворить ей все, что она забыла, и между прочим упомянул один грех, которого она не делала. Это смутило ее, и она ска­зала это батюшке. Тогда старец ей сказал: «Ну, забудь об этом». Но она долго не могла забыть и все вспоминала, но, не найдя за собой этого греха, снова сказала старцу, что не грешила в этом. Старец опять ответил: «Забудь об этом, я так сказал, хотел только...», — и не успел он договорить, как она вспомнила, что этот грех действительно был на ней. Пора­женная, она принесла чистосердечное раскаяние.

Две сестры пришли в Оптину и просились к старцу. Ба­тюшка вышел на общее благословение и, увидев их, сказал: «А ты мне нужна». Сестры не поняли, к которой из них отно­сились эти слова, а батюшка, возвращаясь назад, взял одну из них за руку и повел к себе. Через несколько минут она вы­шла от старца вся в слезах. Ее товарка упросила ее расска­зать, в чем дело, и та ответила, плача: «Ах, батюшка мне так страшно сказал, что он видел врага, который сказал, что хо­дил в Шамордино смущать меня на такого-то, но я даже и не видела его никогда». В смущении она пошла к своему духов­нику отцу Анатолию и передала ему все слышанное от стар­ца. Отец Анатолий посоветовал ей хорошенько разобрать свою совесть, говоря, что старец сказал это не просто. Долго мучилась она и, наконец, вспомнила, что действительно ду­мала об одном человеке, только не о том, которого называл старцу лукавый обличитель, и не каялась в этом. Таким обра­зом враг оболгал сестру перед старцем, но молитвами его эта кознь вражеская обратилась в стрелу против него же: сестра через этот случай вспомнила свой неисповеданный грех и принесла чистосердечное покаяние.

У одной сестры случились разные вопросы, касающиеся ее внутренней жизни. Это было Успенским постом в последний год его жизни. Народу было много, старец сильно уставал, и она, не надеясь попасть к нему на беседу, написала ему пись­мо. Дня через два она была у старца, и он на все пункты ее письма дал полные ответы, вспоминая сам, что еще там было написано. Сестра ушла от старца утешенная и успокоенная, не подозревая, однако, какое чудо прозорливости старца со­вершилось над ней. В октябре старец скончался, и через шесть недель, при разборке его келейных бумаг, нашли нерас­печатанное письмо на его имя; так как на конверте было так­же надписано и от кого оно, то его и возвратили по принад­лежности. Каково же было изумление той сестры, когда она увидела то самое свое письмо, которое писала Успенским по­стом и на которое тогда же получила такие подробные отве­ты, нераспечатанным!

Поучения преподобного Амвросия, записанные монахиней Евфросинией (Розовой)

«Когда бывает бдение, минут за восемь (до благовеста) надо читать вечерние молитвы».

«После всенощной к тебе придут в келью, то ты встань, зажги свечку и скажи: ну-ко, сестра Варвара, прочитай-ко вечерние молитвы — и по очереди. Этим отучишь ходить в келью».

«Когда ложишься спать, кровать и келью крестить с молит­вой „Да воскреснет Бог“».

«На ночь ложиться и утром вставать — все члены крестить можно: сердце — с молитвою „Во имя Отца и Сына и Свята­го Духа, аминь“, а прочие члены — уши и перси и даже всю, с молитвою — „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, поми­луй мя грешную“».

«Шесть часов спать, а то (если более) с покаянием».

«В подряснике можно спать и ничем не накрываться. Сны не рассказывать».

«Ничего не желай во сне видеть, а то с рожками увидишь».

«Когда проснешься, сначала перекрестись. В каком состо­янии будешь с утра, так и на целый день пойдешь. У святого Иоанна Лествичника об этом написано».

«Утром, когда проснешься, говори: Слава Тебе, Боже! — Батюшка отец Макарий всегда это говорил. И не должно вспоминать прошедшее и сны».

«Когда нельзя ходить в церковь, (должно) дома вычиты­вать: вместо утрени — утренние молитвы, двенадцать избран­ных псалмов и первый час, а вместо обедни — третий и шес­той часы с изобразительными».

«Утренние молитвы читать и в это время ничего не делать. И ко всякой службе ходить. А то ведь тебя даром кормят. Антоний Великий видел Ангела, который показывал ему (как должно монаху жить): то помолиться, то поработать. А во вре­мя работы „Господи, помилуй“ читать».

«В праздности грех время проводить. И службу церковную, и правило для работы упускать грех. А то смотри — Господь как бы тебя не наказал за это».

«К службе церковной непременно должна ходить, а то больна будешь. Господь за это болезнью наказывает. А будешь ходить, здорова и трезвеннее будешь. Батюшка отец Макарий, случалось, заболеет, а все пойдет в церковь. Посидит, потом в архиерейскую келью выйдет, там места не найдет, перейдет еще в келью к отцу Флавиану, там побудет, но когда уже уви­дит, что не в силах быть долее в церкви39, перекрестится да и уйдет. А то все не верит себе».

«Когда в церковь идешь и из церкви приходишь, должно читать: „Достойно есть“. А в церковь придя, положить три поклона: „Боже, милостив буди мне“, и прочее».

«К началу ходить к службе — трезвеннее будешь».

«Кафизму иногда стоять и непременно вставать на славах».

«Кафизму попробуй стоять в уголке, а потом выйди на свое место».

«В церкви не должно говорить. Это злая привычка. За это посылаются скорби».

«Четки даны для того, чтобы не забывать молитву творить. Во время службы должно слушать, что читают, и перебирать (четки с молитвой): „Господи, помилуй“, а когда не слышно (чтения), то: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную».

«Непременно устами читай молитву (Иисусову), а умом не полезно — повредиться можешь».

«Хоть шепотом произноси молитву (Иисусову), а от умной многие повредились».

«Во время чтения Апостола дома можно сидеть, если кто другой читает. И в церкви можно сидеть, когда не в силах стоять».

«От того дремлешь в церкви и не слышишь службы, что помыслы бродят туда и сюда».

«Прежде всего нужно милости просить у Господа и молить­ся: „Ими же веси судьбами, помилуй мя грешную“».

«От тайных моих очисти мя, и от чуждых пощади рабу твою.

(Читать): „Помилуй мя Боже“, „Отче наш“, „Богородицу“, „Да воскреснет Бог“, „Боже милостив буди мне грешной“».

«Читайте „Отче наш“, да не лгите: остави нам долги наша, якоже и мы оставляем...»

«„Христос Воскресе“ читать, когда положено церковью, а то не должно».

«Надо молиться и прибегать к Царице Небесной: помоги, спаси и помилуй».

«„Богородицу“ читать двенадцать раз или двадцать четыре раза в день. Она у нас одна Заступница».

«„Богородице Дево“ читать хоть с поясными поклонами, как одной, явившись во сне, сказала сама Божия Матерь, прибавив, что это для ее же пользы».

«Когда усердно молишься, то так и смотри, что искушение будет. Это и со всеми случается».

«Не должно говорить, что молишься (или будешь молить­ся) за других. Отец Антоний40 и тот говорит: обязываюсь мо­литься».

«Не должно тебе молиться за сестер. Это враг под видом добра подущает. Это дело совершенных. А ты только перекре­стись и скажи: Господи, помилуй нас».

«Правило ко причащению можно читать самой, и „Госпо­ди, помилуй“».

«После приобщения надо просить Господа, чтобы Дар со­хранить достойно и чтобы подал Господь помощь не возвра­щаться назад, то есть на прежние грехи».

«Когда приобщаешься, то один только день не полоскать рот и не плевать. Если большая частица (Святых Даров), то раздроблять (во рту); а маленькую так проглотить и не обра­щать внимание на хульные помыслы, а укорять себя за гор­дость и осуждение других».

«Если пьешь воду или лекарство до обедни, то не должно антидор и вынутую просфору есть».

«Просфору можно стоя есть — это дело благочестия; а кто сидя ест, того не осуждать».

«К образам прикладываться, как все делают: прежде поло­жить пред иконой два поклона и приложиться, а потом еще один поклон».

«Пятисотницу (по немощи или недосугу) от вечерни мож­но раскладывать (на целые сутки)».

«Если с вечеру пятисотницу не справишь, то утром получ­ше молись».

«Своих поклонов не накладывать, а если хочешь (больше молиться), то ночью вставать».

«К пятисотнице не прикладывать своих выдумок, а как следует (то есть как положено) молиться».

«Когда справляешь правило (келейное), то опускай зана­веску. А когда посмотришь в окно, то вспомни, что каяться надо. У Иоанна Лествичника написано: если хочешь что не должное сделать, вспомни, что должно сказать о сем старцу, то и остановишься».

«Не должно говорить (случившейся посетительнице): иду правило справлять, а скажи: пойду по своим делам. А то ска­жи ей: давай Казанской Божией Матери акафист читать».

«Молитву в келье читать устами: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную“. Или: „Боже, очисти мя грешную“. А в церкви: „Господи, помилуй". И слушай больше, что читают. А если не слышишь, то всю молитву читай: „Гос­поди Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную“».

«Когда ударят к „Достойно" (если находишься в келье), нужно встать и положить три поклона Святой Троице: Дос­тойно и праведно поклонятися Отцу и Сыну и Святому Духу. Просить заступления Царицы Небесной и читать: „Достойно есть яко воистину..." А если кто чужой будет (в келье), то только перекреститься».

«С покровенной главой нужно молиться».

«Когда бьют часы, должно перекреститься с молитвой: „Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя греш­ную“, как пишет святой Димитрий Ростовский, для того по­милуй мя, что час прошел, ближе к смерти стало. Можно не при всех креститься, а по рассмотрению, приком можно; а то и не надо, в ум же молитву должно сотворить».

«Если что представится — перекреститься».

«Не надо верить приметам, и не будут исполняться».

«Лампаду засвечать, а если масла не будет, не скорбеть — пускай не горит».

«Свечей восковых в церкви не ставить, а самой свечкой быть».

«Когда в мирском доме бываешь, то, как в дом взойдешь, в первой комнате креститься три раза, а в другую комнату (перейдешь), можно один раз. А когда обедать сядешь, за пер­вым кушаньем только один раз перекреститься и на весь обед».

«Не должно обращаться свободно с мирскими — ты их со­блазнишь».

«Книги читать поутру с четверть часа до работы, а потом целый день жуй, что читала, как овца жвачку».

«Списывать с книг, пожалуй, можно, только нужно усвои­вать: что понятно, то читать. Читать надо меньше, но пони­мать».

«Только хоть прочитай книгу. Если и не запомнишь ничего в то время (то есть во время чтения), получишь пользу».

«Евангелие можно сидя читать только не в положенное время».

«Перед причастием читать святого Ефрема Сирина о пока­янии».

«Нужно более читать книги в этот день (когда причастишь­ся), особенно Новый Завет, послание к Ефесеям и Апока­липсис».

«Оттого не любишь отеческих книг, что они обличают тебя».

«Книги давай читать, хотя и маслом зальют, запачкают, — ничего, только по разбору — кто читает».

«Книги лучше не раскрывать» (чтобы узнать неизвест­ное).

«По воскресеньям не работать. А если праздник, например Иоанна Златоуста и тому подобное, то к вечеру можно пора­ботать».

«Чай пить без хлеба. А если сильно захочется, то после чая маленький кусочек можно съесть на глазомер».

«Когда поутру чай с хлебом пьешь, то скажи себе: разве ты на постоялый двор пришла? — Это от привычки. С малого начнешь — привыкнешь к большему».

«Чай пить по три чашки без хлеба и никому этого не рас­сказывать. А если у кого в гостях будешь, то раскроши только хлеб, как делал митрополит Филарет (Московский). Подали ему уху стерляжью, он ушицу поел, а рыбу только раскро­шил»41.

«Чай постом в другой раз — с покаянием».

«Великим постом поставишь самовар и скажи: кто не хо­чет осуждать, тот пей чай. Хоть не осуждайте-то, а то и на­пьетесь, и осуждаете».

«Когда труды, то не принуждай келейных только по три чашки чай пить, а скажи: пейте по вашему правилу».

«Если будешь помногу чай пить, то зубы будут болеть».

«Объястливые уста — свиное корыто».

«Если будешь пить после правила вечернего, то нужно по­ложить за это двенадцать поклонов. Не осуждать людей, а сказать себе: ах я, окаянная!»

«Надо благодарить Господа, что Он тебе все посылает. Это для трех причин — чтобы привести в чувство, сознание и в благодарность».

«Как будешь кого осуждать, то скажи себе: лицемере! изми первее бревно из очесе твоего».

«Бревно в глазу — это гордость. Фарисей имел все доб­родетели, но был горд, а мытарь имел смирение и был лучше».

«Если найдут помыслы осуждения, то вспомни, что один лошадь украл, а другой овцу, то есть ты лошадь (украла)».

«Все помыслы (недолжные) от гордости. У тебя есть гор­дишка».

«Гордых сам Бог исцеляет. Это значит, что внутренние скорби (которыми врачуется гордость) посылаются от Бога, а от людей гордый не понесет. А смиренный от людей все не­сет и все будет говорить: достоин сего».

«Когда чувствуешь, что преисполняешься гордостью, то знай, что это похвалы других тебя надмевают».

«Когда нападет гордость, скажи себе: чудачка ходит».

«На объяснение, что в разговорах с другими говорю — я, батюшка сказал: „Отец архимандрит Моисей никогда не гово­рил — я“, а: „Это опытом удостоверено“ или скажет: ,,мы“».

«Дом души — терпение, пища души — смирение. Если пищи в доме нет, жилец лезет вон» (обычное выражение: вы­ходить из терпения).

«Когда разворчишься, то укори себя, скажи: окаянная! что ты расходилась, кто тебя боится?»

«Если очень зацепят тебя, скажи себе: не ситцевая, не по­линяешь».

«Много в этой голове ума, да вон нейдет».

«Когда бывает такое время, что желаешь и сама не знаешь чего, то напиши в уме эти слова: кто я и кто ипостась моя? и чего я желаю? — в гости не еду и дома не остаюсь — везите меня к нам. — Подойди и прочитай».

«Тщеславие и гордость — одно и то же. Тщеславие выка­зывает свои дела, чтобы люди видели, как ходишь, как ловко делаешь. А гордость после этого начинает презирать всех. Как червяк сперва ползает, изгибается, так и тщеславие. А когда вырастут у него крылья, возлетает наверх, так и гордость».

«Тщеславие, если его тронуть пальцем, кричит: кожу де­рут».

«Сказать (хвалящей): не хвали, а то после рассоримся. Ле­ствичник велит опасаться таких людей. Лучше принять зло­словившего человека».

«Если будут тебя хвалить, должно молчать — ничего не говорить, как написано у аввы Варсонофия».

«Похвала не на пользу. Ужасно трудна похвала. За прослав­ление, за то, что здесь все кланяются, тело по смерти испор­тится — прыщи пойдут. У аввы Варсонофия написано: Серид какой был старец! А и то по смерти тело испортилось».

«Уступай N.N. во всем, предложи свой совет, только не настаивай».

«Надо быть ко всем почтительной. Будь ласкова, но не лас­кательна. Поклонись, да скорее мимо проходи».

«Надо вниз смотреть. Ты вспомни: земля ecu, и в земную пойдеши».

«Не желай рясофора. Меня самого принудили в рясофор и в мантию, а я не хотел и говорил об этом батюшке отцу Ма­карию, я сам не принял бы».

«Смирение состоит в том, чтобы уступать другим и считать себя хуже всех. Это гораздо покойнее будет».

«Ведати подобает, яко три суть совершенного смирения степени. Первая степень покорятися старейшине, не пре­возноситися же над равными. Вторая степень покорятися равным, не превозноситися над меньшими. Третья сте­пень покорятися и меньшим и вменяти себе ничтоже быти, яко единому от скотов, недостойну сопребывания челове­ческого».

«Лепо тебе смирятися паче иных, в передней бо мнишися жити. Это напиши да к стене приколи».

«Прежде надо наружно кланяться в ноги старцам. Это по­ложили святые отцы. А потом внутри будет (ощущаться), точ­но как кто (кланяющийся) беден, а затем кучу золота дадут, и он богат будет».

«Сестра! Кайся, смиряйся, сестрам уступай что можно и не осуждай других — все с немощами».

«Кто уступает, тот больше приобретает».

«Смиряйся, и все дела твои пойдут».

«Умудряйся. Смиряйся. Других не осуждай. Не судите, да не судими будете».

«Иди мытаревым путем и спасешься, говори: Боже, мило­стив буди мне грешной!»

«Если не имеешь любви (к ближним), смиряйся».

«Прочитай „Живый в помощи Вышняго“, да и иди, про­щение проси, на кого немирна».

«Если кто сердится на тебя, то спроси у него причину».

«Если кто не покоен (то есть немирен на тебя, а не выска­зывает сего), то угождай ему, будто не замечаешь сего».

«Если помысл будет говорить тебе: отчего ты этому человеку, который оскорбил тебя, то и то не сказала? — то скажи своему помыслу: теперь поздно говорить — опоздала».

«Если кого хочешь уколоть словом, то возьми булавку в рот и бегай за мухой».

«Будь сама к другим снисходительна».

«Нужно ближнего успокаивать — и с тобой то же может быть».

«Сама живешь нерадиво, а с других строго требуешь, что­бы исполняли все».

«Ты молчи пред всеми, и тебя будут все любить».

«Шуточками лучше высказывай, когда непокойна (немир­на на кого) бываешь».

«Не должна вмешиваться в их (вместе живущих) спор. А уйди в свою келью, возьми бутылку воды и полей между ними, особенно же каждой можно говорить. Скажи N.N.: мы без щей насидимся — ни я, ни ты не умеем варить, а другой скажи: потерпи — она Петербургская».

Грубо не велел батюшка обращаться.

«Не должно выбирать сестру по духу, а то будет по плоти».

«Хорошее дело, что родные тебе не пишут. На что тебе знать ихние дела? К нашему отцу А-ию пришла родная сест­ра и ходила разыскивать для себя сани. Пошла к отцу Д-фею, к отцу казначею, наткнулась на отца игумена, там был и отец А-ий. После он говорил, что такой скорби еще не было ему».

«Смотри на всех просто».

«Будь проста, и все пройдет. Считай себя хуже N.N. Если будешь внимать себе, то найдешь, что ты действительно хуже N.N.».

«Жить просто — значит не осуждать, не зазирать никого. Например, идет Е-да. Прошла и только. Это значит, ду­мать просто. А то при виде проходящей Е-ды подумать о ней с худой стороны: она такая-то, характер у ней такой-то. Вот уже это непросто».

«Если непокойна N.N., то скажи: все по своим местам! Себе внимать и авву Дорофея читать! Напиши это и где-ни­будь приколи».

«Ты ей (N.N.) раз уступишь, а она тебе десять раз».

«Когда ты непокойна на N.N., то клади поклоны от трех до девяти с молитвой: Господи, яко же веси, помози рабе тво­ей N.N., и за ее молитвами меня окаянную помилуй. Тогда клади поклоны, когда непокойна (немирна), а то не надо».

«Истина без смиренномудрия основывается на злопамятно­сти. Истина значит — кто ставит ланиту и обращает другую; а на злопамятности — кто оправдывается, что не виноват».

«У тебя всегда была эта страсть — злопамятность; она скрытна и тонка».

«Внутренняя скорбь значит: например, памятозлобствовать или терпеть отсечение своей воли потому, что другой никто не может знать, что у тебя внутри. А внешняя скорбь со сто­роны других».

«N.N. чтобы старшая была тебе. Убытку не будет. Ты все та же будешь. Только кто к тебе придет и что спросит, ты скажи: как М.М., — а без нее ничего не делай, а как она скажет».

«Кто будет спрашивать у тебя совета, отказываться долж­но: не знаю, что сказать».

«Смеяться поменьше; а то от этого недолжные помыслы приходят».

«Смех изгоняет страх Божий».

«Если кто будет смешить, тому уменьшить одну чашку чая».

«За столом не смеяться. Надо знать время на все. Ежели рассмеются, то одна сжала бы губы и вышла в сени, положив там три поклона».

«Если помыслы будут говорить: никаких больших грехов нет, что смеетесь много — большой грех».

«Дерзка и смела от смеха — страха Божиего, стало быть, нет».

«Если перебивать разговор, то это дело дерзости».

«Если кто шутя до кого дотронется, то десять поклонов положить».

«Господь тебя избавит от всех недолжных помыслов, толь­ко смиряйся».

«Молитва: «Господи! За молитвами старца Макария избави меня от помыслов». И меня (старца Амвросия), пожалуй, если хочешь, помяни».

«Если придут хульные помыслы и осуждающие других, то укоряй себя в гордости и не обращай на них никакого вни­мания».

«Когда найдет день, что будто хорошо живешь — весело и покойно, а вдруг сделается безпокойство, и помыслы будут тебя смущать, тогда скажи себе: что ж ты теперь смущаешь­ся? А помнишь, когда была покойна».

Вопрос: «Как стяжать страх Божий?» Ответ: «Должно всег­да иметь Бога пред собой. Предзрех Господа предо мною выну».

«Страх Божий приобретается еще исполнением заповедей Божиих, и чтобы делать все по совести».

«Против рассеянности надо иметь страх Божий. Читай у аввы Дорофея о страхе Божием, о хранении совести и о сми­ренномудрии».

Вопрос: «Как себе внимать, с чего начинать?» Ответ: «Надо прежде записывать: как в церковь ходишь, как стоишь, как глядишь, как гордишься, как тщеславишься, как сердишься и прочее».

«В кельи не ходить и к себе гостей не водить. А если в ке­лье сделается тесно духом, то в чулан выйти прочихнуть».

«Если кто скажет: зайдите, — то скажи: я теперь в кислом расположении — не могу».

«Ты моя дочка. Я сам такой — человекоугодничаю. Не дол­жно человекоугодничать, должно лучше молчать. Положи на бесы угождение людям на одну сторону, а на другую молча­ние, то молчание перевесит».

«Вы на меня похожи, я тоже учу, вы мои дочки». Батюшка отец Амвросий несколько раз это повторял.

«Помыслы записывать каждый день. А когда пойдешь к М. И. (для откровения), то выпиши их вообще, например сер­дилась и тому подобное».

«Надо говорить помыслы М. И., помыслы и ослабеют. А откуда они — от гордости».

«N.N. (старице или старцу) все должно говорить, сказать, что осуждаю, и помыслы приносятся, а повторять их не надо. Это враг наносит. Ефрем Сирин называет это лаянием бесов­ским. Если спросит N.N.: какие? — тогда можно сказать».

«Надо говорить: приходят помыслы хульные против вас и осуждающие». (Если бывают помыслы против старицы или старца.)

«Свои грехи говори и себя больше вини, а не людей».

«Чужие дела не передавай».

«Не рассказывать, где что делается».

Батюшка строго приказывал — чужих грехов не говорить матушке игуменье, но себя винить.

«Помыслы те надо говорить, которые безпокоят. Иной по­мысл целый день приражается — и ничего, а другой враз оца­рапает — тут и нужно говорить».

«Не должно никому говорить, как матушка игуменья уте­шает, а то зависть будет».

«Милостыню подавать, если лишние деньги будут».

«Выработанные деньги отдавай на общие».

«Когда кто просит тебя что купить, покупай до тех пор, пока денег не будет; а тогда скажи, что денег нет».

«У N.N. немощь — скупость, а у тебя немощь — раздавать. У нас был такой-то брат — раздаст, а потом и скорбит, что того или другого у него нет».

«Свет воссиял, чтобы иоты не было тьмы».

«Кадка меду, ложка дегтю. Враг покажет десять раз правду, а однажды ложь — все дело пропало».

«Нужно себя понуждать гряды копать и на все».

«Вспоминай батюшки отца Макария слова и исполняй — вот и будешь его слушаться».

«Ответ на жалобу о безпамятстве: „Придет время — вспом­нишь мои слова, когда нужно будет“».

«Уныние значит та же лень, только хуже. От уныния и те­лом ослабеешь, и духом. Не хочется ни работать, ни молить­ся, в церковь ходишь с небрежением — и весь человек осла­бевает».

«Прелесть нерадения (может быть), а настоящей прелести не будет, потому что мы — не подвижники».

Вопрос: «Помысл пришел: зачем спасаться? Не спасемся все равно, как ни жить. К тому же теперь нет спасающихся, как написано в видении Афонского монаха». Ответ: «Это ска­зано к тому, что теперь совершенных во всем нет, а спасаю­щиеся есть. Не каждый может быть генералом, а иной — ге­нерал, другой — полковник, майор, офицер, солдат, и простой человек такой же, как и они».