АРХИМАНДРИТ БОРИС ХОЛЧЕВ

(1895-1971)

От деда иконописца будущий старец архимандрит Борис унаследо­вал сильную волю, твердый характер и целомудрие. Уже в детские годы никто не видел его раздраженным, а только спокойным, серьезным, по­чти всегда с книгой, очень самостоятельным. Смеялся редко. Не только дети подчинялись ему, но к мнению его прислушивались и взрослые. Была в его словах, поведении и во всем облике особая убедительность, вызы­вающая доверие у людей.

В 1-й Орловской гимназии, где Борис учился, он удивлял всех своими познаниями и способностями. Особый интерес он проявлял к религиоз­ной философии, психологии, истории и вообще гуманитарным наукам.

В эти годы он уже живет напряженной внутренней жизнью. Само­углубленность, замечательные нравственные качества, стремление по­могать людям были у Бориса не только врожденными, но во многом ре­зультатом сознательной работы над собой. Он трудился над переделыванием, совершенствованием самого себя в духе Евангельских заповедей. Много лет спустя он говорил: «Надо трудиться, чтобы при­влечь к себе Благодать Божию, если не будет борьбы, труда, то и Бла­годати не к чему будет прикоснуться». Еще семнадцатилетним юношей он ничего не приписывал себе, понимая, что без помощи Божией он сам ничего доброго сделать не может.

Впервые Борис поехал в Оптину пустынь в 1916 году. В то время там были два старца — преподобные Анатолий и Нектарий. Отец Бо­рис рассказывал, что, побывав у обоих, сразу почувствовал, что его старец — отец Нектарий. В отличие от преподобного Анатолия, он принимал не всех и не сразу -а нужно было ждать — иногда по несколь­ку дней. Борис просидел три дня, наконец к нему подошел келейник пре­подобного Нектария, назвал его по имени, хотя Борис имени своего ни­кому не говорил, и сказал, что батюшка зовет его. По словам отца Бориса, старец, преодолевших все трудности на пути к нему, утешал «великим духовным утешением». Последние годы отец Борис не раз го­ворил: «Все, что мне сказал отец Нектарий, уже исполнилось, осталось одно, после чего я скоро умру».

В университете Борис специализировался по психологии под руко­водством известного профессора Г. И. Челпанова, который считал Бо­риса одним из лучших своих учеников, внимательно следил за его науч­ным ростом и впоследствии предлагал ему остаться при университете.

Московский период жизни Бориса тесно связан с церковью святи­теля Николая в Кленниках, на Маросейке. Возможно, что преподобный Нектарий указал ему на этот храм как наиболее близкий по духу к Оптиной пустыни. Про настоятеля храма, святого праведного Алексея Мечева, Оптинские старцы говорили приезжающим к ним москвичам: «Зачем вы к нам ездите, у вас в Москве есть свой старец отец Алек­сей». По благословению преподобного Нектария Борис всегда обращался к отцу Алексею и исповедовался у него. С сыном отца Алексея, отцом Сергием Мечевым, будущим священномучеником, Бориса связывала глу­бокая духовная дружба, продолжавшаяся долгие годы. Время от време­ни Борис ездил в Оптину, общался со старцем и ничего не делал без его благословения.

Революция застала Бориса на третьем курсе. Ему пришлось пере­жить все тяготы пореволюционных лет, отразившиеся и на здоровье (у него начался туберкулез), и на жизни университета. Закончив его в 1920 году, Борис вернулся в Орел, где в это время ректором Педагогиче­ского института был знаменитый ученый-востоковед Н. И. Конрад, пригласивший Бориса в институт для чтения лекций по психологии и логике. Одновременно он становится секретарем церковного совета Воскресенской церкви. Весной 1922 года, во время изъятия церковных ценностей, Борис был арестован и заключен в Орловскую тюрьму, где провел почти два месяца, и был выпущен за отсутствием обвинений.

В это время Борис переехал в Москву и стал научным сотрудником нескольких медицинских учреждений. Все эти годы Борис постоянно ез­дил в Оптину — до ее закрытия в 1923 году. За год до этого умер пре­подобный Анатолий, а преподобный Нектарий пережил арест, после которого ему предложили выехать за границы Калужской области. Преподобный Нектарий выбрал село Холмищи, в шестидесяти верстах от Козельска. Туда к нему и поехал Борис для решения вопроса о выборе дальнейшего жизненного пути. Он был одним из первых молодых ученых, занимавшихся проблемами экспериментальной психологии, и готовился к защите диссертации. День был уже назначен, Борис приехал к старцу за благословением. Но преподобный Нектарий сказал: «А теперь оставь все это и посвящайся в диаконы в церковь Николы в Кленниках». Науч­ный мир был ошеломлен. Отец Сергий Мечев, которому Борис передал слова старца, сказал с удивлением: «Как же можно просить о посвяще­нии вас, когда вы не женаты? Поезжайте к старцу еще раз». Когда Борис приехал, старец ответил: «Скажи им: епископ не может быть женат». (Позднее преподобный Нектарий еще раз сказал про епископ­ство Бориса — когда в Холмищах келейница постлала ему постель: «Ты знаешь, кому стелешь? — епископу»).

8/21 апреля 1927 года, в Великий Четверг, архиепископ Иннокентий Бийский посвятил Бориса Холчева в сан диакона в церкви святителя Николая при селе Котельники близ Москвы. В этом же году в Холми­щах скончался преподобный Нектарий, и отец Борис участвовал в по­хоронах и отпевании.

8/21 июля 1928 года, на праздник Казанской иконы Божией Матери владыка Арсений (епископ Серпуховской, бывший настоятель Чудова монастыря) рукоположил отца Бориса во пресвитера. Он продолжал служить в храме на Маросейке, а жил в годы священства в Москве — сначала в районе села Всехсвятского на окраине города, а затем на Плющихе.

В 1929 году был арестован отец Сергий Мечев, а в начале 1931 года арестовали отца Бориса. Церковь на Маросейке вскоре была закрыта. Отца Бориса приговорили к пяти годам лагерей. Срок он отбывал сна­чала на стройке в районе города Красновишерска, а позднее был переве­ден в лагерь в Сибири (город Юрга Кемеровской области), где работал в свиноводческом хозяйстве. Ссылка для отца Бориса была очень тяже­ла, особенно страшен был этап. Некоторые падали на дороге, там их и оставляли умирать, этап, не останавливаясь, двигался дальше. Рядом с отцом Борисом шел совершенно измученный человек. Отец Борис, же­лая поддержать его, сказал: «Поверьте, придет время, мы и этот этап будем вспоминать, как прошлое».

Из лагеря отец Борис вышел в 1935 году (срок был сокращен на год), очень слабым, с возобновившимся процессом в легких. Вернулся в свой родной Орел, где прожил три года с матерью и сестрой. В 1938 году отец Борис был вынужден покинуть Орел и переехать в Рыбинск по распоряжению ГПУ.

В Рыбинске отец Борис пробыл десять лет. Это были почти годы затвора. Отец Борис исповедовал живущих в ссылке духовных детей отца Сергия. Литургию служил один. Некоторое время в самом Рыбин­ске и в деревне на берегу Волги, в двадцати километрах от города, жил отец Сергий. Они переписывались, в 1941 году было последнее их свида­ние. В лесу, сидя на поваленном дереве, они долго беседовали. Отец Сер­гий сказал тогда, что скоро умрет; его предсказание сбылось в конце года, но отец Борис узнал об исповеднической смерти своего друга толь­ко в 1950 году, когда уже служил в Фергане; он один отпевал его в Кре­стовой церкви архиерейского дома в Ташкенте.

В 1948 году отцу Борису стало возможно служить открыто, и он переехал в Среднюю Азию к владыке Гурию Ташкентскому. Отец Борис стал благочинным и настоятелем храма во имя преподобного Сергия в Фергане. Храм был переделан из немецкой кирхи, готического стиля — небольшой, изящный, блистающий белизной, очень красивый среди окру­жающей зелени. Служба в храме была ежедневная — утром и вечером, священники чередовались через неделю, а в праздники служили вместе.

Народ скоро почувствовал отца Бориса; в храме стало больше молящих­ся. Многих отец Борис принимал у себя в доме.

Были у него и баптисты, с главным руководителем которых отец Борис подолгу беседовал наедине. К хлыстам, приходившим в храм, он относился строго, не допуская их под благословение. Одного человека, выдававшего себя за священника и самочинно совершавшего требы по кишлакам, не разрешил отпевать, так как он умер без покаяния. По субботам и воскресеньям было много крестин младенцев, иногда человек до сорока; отец Борис сильно уставал физически. Тяжело было для отца Бориса и его положение благочинного.

В Фергане отец Борис прослужил до 1953 года. После владыки Гу­рия на Ташкентскую кафедру был назначен архиепископ Ермоген. Он давно знал отца Бориса и поэтому сразу же перевел его из Ферганы в Ташкент и назначил священником Успенского Кафедрального собора. Отец Борис поселился рядом с храмом, чтобы его в любое время легко было позвать, даже и ночью, если придут просить причастить умира­ющего.

В самом начале служения отца Бориса ему было поручено крестить взрослых. Во дворе Собора была крещальная. Там батюшка беседовал с желающими креститься, исповедовал. Он считал невозможным крес­тить взрослых, как крестят младенцев, без предварительной беседы и исповеди. В крещальне он принимал людей наедине: человек гораздо легче раскрывается, зная, что его никто не слышит. Беседовал он и с воспри­емниками и с просто желающими разрешить какие-нибудь вопросы. Были и такие случаи, что приходили просто из любопытства, а после беседы сознательно крестились. У него было глубокое понимание людей, чуткость, он умел подойти именно так, как того требовала душа че­ловека.

В храме почти за каждой литургией, даже в будние дни, батюшка говорил хотя бы краткое слово. По воскресеньям, после вечерней служ­бы, проводил беседы. На них обычно Собор был полон. Люди стояли с тетрадками и записывали. У отца Бориса была прекрасная дикция, и, видя записывающих людей, он говорил еще отчетливее. В одну из зим каждое воскресенье он проводил беседы на тему о молитве Господней. Разбиралось всего одно прошение молитвы, но отец Борис раскрывал его очень глубоко, приводя слова святых отцов, рассказывая целые жития святых. Вдохновенные служения владыки Ермогена и беседы отца Бо­риса многих пробудили от духовного сна.

Но, к сожалению, беседы продолжались недолго. Популярность отца Бориса среди прихожан, строгое его отношение к богослужениям, очевидно, не всем пришлись по душе: на батюшку посыпались доносы. В результате ему запретили принимать людей наедине в крещальне и дома, разрешив исповедовать только в храме, что он и делал ежедневно после вечернего богослужения.

Под праздник преподобного Сергия 24 сентября/7 октября 1955 года во время всенощного бдения совершился постриг отца Бориса. Владыка Ермоген, постригая отца Бориса, не изменил его имени, а в привет­ственном слове сказал: «Я не изменил имени при постриге отца Бориса, ибо он всю жизнь был монах, нес монашеский подвиг»,— и пожелал новому иеромонаху возрастать еще более духом, а всех призвал помо­литься о нем.

В том же году 13/26 ноября, на праздник святителя Иоанна Зла­тоуста, особенно торжественно праздновавшийся в Ташкенте, по бла­гословению Святейшего Патриарха Алексия, отец Борис был возведен в сан архимандрита.

Вскоре владыка Ермоген выставил кандидатуру отца Бориса на епископство и повез его в Москву. Он был так убежден, что это со­вершится, что даже облачение архиерейское было сшито и взято с собой для хиротонии. Но гражданские власти не пропустили. Перед возвращением в Фергану отец Борис посетил Лавру преподобного Сер­гия, где произошел знаменательный эпизод. Батюшка вошел в храм преподобного Михея, где в это время служился молебен. При входе отца Бориса служащий иеромонах сделал знак певчим, чтобы они за­молчали. В глубокой тишине отец Борис приложился к надгробию пре­подобного Михея, сделал перед ним поклон, потом поклонился в сторо­ну иеромонаха. Глас народа — глас Божий: певчие со всем народом грянули «Ис полла эти, дэспота!» как если бы к мощам прикладывался архиерей. Отец Борис молча, склонив голову, вышел из храма. А когда вышел, с улыбкой покачал головой и сказал свое обычное: «ай-ай-ай», как говорил, когда бывал среди своих близких. Позже он сказал одному духовному сыну, что при тогдашнем церковном положении он не мог быть епископом, поэтому молился, чтобы Господь отвел это — и мо­литва его была услышана.

С 1957 года и до самой кончины отец Борис был духовником епар­хии. Он многих окормлял как старец. Отец Борис говорил, что путь христианина похож на путь Спасителя, поэтому у каждого человека, идущего ко спасению, должна быть своя маленькая Голгофа. Чтобы со спокойствием и верою принять ее, необходимо, чтобы у каждого хри­стианина был и свой Фавор, свой личный опыт знания Бога, Богооб­щения. «Общение со старцем Нектарием было моим Фавором»,— гово­рил отец Борис. Говорил он также, что у него в жизни было два учителя: книга святителя Игнатия Брянчанинова и наставления старца Нектария, которые учили его практической жизни по запове­дям Божиим.

Один из окормлявшихся у него священников писал: «Батюшка часто повторял, что он является духовником, а не старцем. Но говорил он это, конечно, по своему смирению, ибо был истинным старцем. В его лице Среднеазиатская епархия получила продолжение Оптинского стар­чества».