Отец Онуфрий и о чистой правде

«Ты меня все спрашиваешь о моей жизни... но если будешь кому из близких (из батюшкиных близких) пересказывать, надо передавать очень точно, правдиво, без малейших при­крас и переделок. Правда должна быть чистой.

Читал я Соловецкий патерик по старой книге, а потом пе­речел его же в новом виде, и это уже не то — многое пере­иначено, многое приукрашено для красоты, как в стихах «для рифмы». И получается, будто стакан вина разбавили ведром воды — как хорошо сказал об этой книге отец Иоанн (отец схиигумен Иоанн был вместе с отцом Тимоном в Петербурге на Валаамском подворье, и они много вместе читали): «Вкуса того нет, что в старой книге». Часто так делают... И в нашем Валаамском патерике записали жизнеописание старца Онуф­рия, подвизавшегося в затворе в Большом скиту». Келейни­ком старца Онуфрия был монах Лонгин, духовный сын отца Михаила и его ученик. Со слов Лонгина и было записано это жизнеописание, вот оно:

«Старец Онуфрий в молодые годы занимался молитвой Иисусовой и молил Бога о благодатной молитве. Пошел он в Александро-Невскую лавру к известному тогда затворнику, за руководством и наставлениями.

Затворник ему сказал: «Твори три тысячи молитв Иисусовых в день». Стал Онуфрий так делать. Скоро у него распух язык.

Пошел он к старцу просить совета. Опять тот ему ответил: твори теперь шесть тысяч молитв в день. Стал Онуфрий творить шесть тысяч молитв. Послушание и усердие ненавистны врагу — одолела Онуфрия страшная злоба, казалось, разорвал бы всех, но, понимая ухищрения врага, пошел опять к затворнику. «Ни­чего», — сказал старец, ободрил его и велел читать девять тысяч молитв. Стал Онуфрий читать девять тысяч молитв — пошли по его телу пузыри, как от ожога... опять идет к старцу. «Терпи, — говорит старец, — не ослабевай, читай теперь двенадцать тысяч молитв».

Интересно заметить, что когда я учился в Свято-Троицкой семинарии, то среди иноков был старенький монах, Герман с Валаама, бывший келейник игумена Филимона. Мне этот старичок был очень дорог, так как на его постриге в малую схиму я присутствовал, это был первый монашеский постриг, виденный мной в жизни, оставивший в моей душе неизгла­димое впечатление на всю жизнь. И хотя отец Герман внешне походил на ворчливого привередника и ходил злючкой, оку­тывая шею шерстяным шарфом зимой и летом, мне он очень нравился. Ко мне он питал доброе отношение, и я хаживал в его келью, где он мне рассказывал о Валааме, о том, как на него бес по ночам со страхованием нападал и как уютно было слушать его победы крестным знамением, точно он читал про себя из монашеских патериков. Я и подшучивал над ним, и мы были друзья. Раз он что-то много кипятился с отправкой ладана в Финляндию, и я паковал его, писал адреса латинс­кими буквами, приносил ему почтовые расписки, квитанции и так далее. Не знал я тогда, что участвовал в деле соучастия чудесной помощи дорогому старцу Михаилу до прочтения вы­шеприведенного случая. Умер монах Герман в 1966 году, а че­рез несколько лет я, приняв монашество, сам стал монахом с его же именем Германа, точно переняв от него место в ряду валаамских иноков, только в честь аляскинского валаамца (игумен Герман).

«Стал Онуфрий неопустительно читать двенадцать тысяч молитв, и вот однажды во Святую Пасху молил он усерд­но Божию Матерь о благодатной молитве и чувствует, будто теплота разливается тихо в груди (говоря это, отец Михаил приложил руку к груди, лицо стало радостное, закрыл глаза... верно, и сам ощущал эту молитву, но не хотел это сказать). С того дня радость и теплота этой молитвы не покидала отца Онуфрия никогда в течение сорока лет.

В патерике написали, что благодатную молитву ощутил старец в пасхальную ночь, во время пения «Воскресение Твое, Христе Спасе». На замечание отца Лонгина, что это не так было, ему ответили, что так лучше, «для красоты».

Старец Онуфрий жил в большом скиту (или в скиту Всех Святых). Никого не принимал, почти ни с кем не разговари­вал. Как-то ночью отец Лонгин увидел сильный свет, вроде зарева, пошел посмотреть. Свет был около кельи отца Онуф­рия. Испугался отец Лонгин, подумал, не пожар ли? Пошел туда, ближе, свет стоит кругом, нет ни огня, ни дыма. Тогда он подошел к самой двери и посмотрел в щель. Видит: стоит отец Онуфрий высоко в воздухе, весь как в огне.

На следующий день отец Онуфрий посмотрел вниматель­но на отца Лонгина и велел ему молчать о том, что он видел, хотя отец Лонгин не сказал ему ни слова о виденном.

Накануне своей кончины отец Онуфрий позвал отца Лон­гина и сказал: «Завтра приобщусь Святых Таин и отойду». — «Как это, — возразил отец Лонгин, — ты совсем здоров и бодр?!» Старец тогда же много ему рассказал ...и о том, как учился молитве Иисусовой, и многое открыл ему. Предсказал о будущей революции, о гибели Царя, рассказал о расколе в Церкви и последствиях его — смуте и разделении в обители. Перебирая имена всех, кто был потом у кормила монастыр­ского правления, сказал, что «все недостойны, один есть, но он еще слишком молод будет в те дни и его не поставят игу­меном». Все его предсказания сбылись полностью. Отец Онуфрий, приняв Святые Таины, мирно отошел ко Господу, в указанный им самим день. Это было задолго до революции 1917 года, умер 17 августа 1912 года.

Достойным быть игуменом по указанию отца Онуфрия был отец Варсонофий, в дни раскола 1926 года, или, может быть, и позже, он уехал в Африку, там было стечение несчастных «белых» русских беженцев, где был он организатором Право­славной Церкви. Заботился, подкреплял обездоленных рус­ских — белых, чтобы чудесно построить храм. Было это так: жена одного богатого туземца (не христианина) тяжело забо­лела, грозила смерть. Слыша много об отце Варсонофии, муж решил просить его помолиться «своему Богу» о безнадежно больной, обещая, в случае ее выздоровления, помочь постро­ить храм. Отец Варсонофий молился о больной — она быстро поправилась. Тогда туземец пожертвовал землю и помог со­орудить храм. Отец Варсонофий отошел ко Господу после войны 40-го года (точно не знаю) (старостильника отца Вар­сонофия я знала — добрый, жизнерадостный, внимательный и любвеобильный — в заботе своей об обездоленных, одино­ких он даже выписал из Выборга двух-трех невест — серьез­ных девушек. Браки эти были примерно счастливыми, как потом жизнь показала). Отец Лонгин — духовный сын стар­ца Михаила — известен своей высокой духовной жизнью. В его роде было восемнадцать монахов. Дядя его, иеромонах Рафаил, настоятель Тихоно-Задонского монастыря, был за­мучен большевиками. Он просидел три года в тюрьме. Семь­сот человек заключенных были удушены газами вместе с ним. В Пасху к этим заключенным проник священник со свя­тыми дарами, всех причастил. Скоро властями было замечено его присутствие. Он спокойно сказал: «Я сделал то, что дол­жен был сделать, а теперь делайте со мной, что хотите». Све­дения эти получил отец Лонгин от своих родных».