1.4.4. Социологические качества буддизма

Теперь, после описания основ буддийского учения, будет полезно остановиться на некоторых его свойствах, характеризующих его с социологической точки зрения.

1. Буддизм направлен почти исключительно на внутреннее совершенствование личности, на улучшение собственной кармы каждым живущим человеком. Можно даже сказать, что в буддизме действует правило: «Ни на кого не надейся, кроме как на самого себя». Не надейся на Спасителя, на Мессию, на Единого Бога (или богов), на государя, ни даже на своих близких. Так что индивидуализм в буддизме довольно сильно развит.

2. В период возникновения буддизм излил из себя заметную долю энергии отрицания. Он отрицает и Бога-Творца-Вседержителя, и существование вечно неизменной души. Знаменитый тезис европейской культуры «все течет, все изменяется» буддизм распространил и на горний мир. Получается, что личностное духовное «Я» человека, неизменное в других религиях, в посмертии как бы растворяется в грандиозных просторах Космоса и может быть впоследствии возвращено на Землю уже не в виде старого «Я». Такое «пропадание» личностного «Я» еще более способствует развитию чувства социальной пассивности.

3. Буддизм приводит к формированию у личности чувства уверенности и спокойствия, которые возникают прежде всего потому, что за каждой «очередной» жизнью обещается следующая, в которой можно будет поправить карму. В социальном плане это способствует созданию атмосферы умиротворенности, развитию миролюбия и социальной уживчивости.

Здесь надо заметить, что всякому последовательному буддисту не свойственно чувство глубокого страха и великих душевных мук. То есть ему совсем не свойственно то, что характерно для приверженцев ряда других религий, признающих существование только одного жизненного цикла человека, не говоря уже о всяком логически последовательно мыслящем атеисте, которому должно быть в принципе присуще следующее: жгучий страх смерти, ощущение стратегической бессмысленности своего существования, стремление к наслаждениям любой ценой (чего стесняться, если дальше – ничто).

С идеей реинкарнации связан еще один момент. Это признание величия земного существования человека, а значит, и признание величия самого человека. В чем тут дело? А дело в том, что только в человеческом обличье, согласно буддийским представлениям, может быть изменена карма. Даже божества лишены этой возможности. Вот почему истинному буддисту присуще состояние глубокой личной ответственности.

Итак, мы видим, что буддийские установления, связанные с идеей реинкарнации, способны вызывать в человеке самые различные реакции, в том числе реакции чисто социального свойства. Это и миролюбие, и социальная уживчивость, и высокая ответственность за совершенные деяния, и чувство уверенности и душевной свободы, и сохранение внутреннего достоинства при высокой оценке значимости своего существования.

4. И все же наиболее важным свойством буддизма в социальном плане является свойство развития в людях фундаментальной социальной пассивности. Согласно буддийским представлениям, Великий Космос существует без «чьего-либо целеполагания» /58/, у вселенной нет ни причины возникновения, ни целевой направленности, ни стратегического смысла. При этом хотя в буддизме и присутствует иерархическая пирамида различных уровней бытия, но эта пирамида не имеет единого завершения. Здесь нет верховно-управляющего, первотворящего и полностью владычествующего над всем и вся центра, центра, сводимого к единой верховной сущности. Дополнительно к этому, как опять же говорилось ранее, в буддизме отрицается существование вечно неизменной индивидуальной души каждого живого существа.

Так чего же ради, если говорить попросту, стараться активно жить в земном мире, если верить в эти теологические установки. Положения буддизма не могут не порождать в покоренных им человеческих сердцах ощущения некоторой безличности своего «Я», даже ощущения стратегической бессмысленности существования этого «Я». Совсем не случайно состояние созерцательного неделания считается не только благим, но и присущим самому Великому Космосу. При этом, разумеется, и земное бытие не становится главным. Вот где корни буддийского аскетизма. Вот где корни того, что боевитость никак нельзя назвать характерной чертой этого учения. Так что не случайно в эпоху исламских завоеваний мусульмане сумели основательно потеснить часть населения Индии, пропитанную духом буддизма. То, что не удалось Александру Македонскому, сравнительно легко сделали мусульмане.

Однако из отсутствия боевитости еще не следует, что буддийская пассивность не обладает социальной значимостью. Национальное освобождение Индии от английского владычества в середине прошлого века является примером того, что и пассивность способна стать социальной силой, если она обладает признаками массовости и прочувственной нравственной глубины. Основываясь на традициях своего народа, национальные лидеры Индии того времени не призывали народ к вооруженной борьбе, они не искали помощи у соседей. Они призывали просто отказаться от сотрудничества с англичанами, в чем бы это ни выражалось /60/. Прежде всего это касалось отказа от работы на английских предприятиях, что и возымело свое действие. Англия сначала изменила статус Индии, затем Индия получила независимость.

5. В буддизме чрезвычайно широко развит институт монашества. Так, например, на Тибете, где буддизм глубоко пустил свои корни, число буддийских лам в свое время достигло 1/4 всего мужского населения. Такого мы не найдем ни в одной другой религии мира. Когда уход от мира считается благим делом, ярко становится видна вся несоциальность буддизма.

6. Приверженцам буддизма свойственно чувство самоограничения. В большинстве мировых религий западного толка самоограничение связано прежде всего с выполнением конкретного перечня религиозных ограничений. При выполнении этих ограничений действует как бы негласная установка – чем точнее и полнее выполняются эти ограничения, тем большее будет воздаяние за их исполнение, прижизненное или посмертное. Причем чем жестче ограничение, налагаемое на себя личностью, тем на большее воздаяние может она рассчитывать. Не случайно нищие, юродивые, мучающие сами себя люди зачастую считаются здесь более религиозно достойными, чем герои, гении и другие труженики, много послужившие на благо общества. Здесь психологически действует некое подобие расчета: я сегодня отказываюсь от радостей мирской жизни – мне воздастся более другого. И я более религиозен, чем другие. Иногда на этих чувствах ловко и успешно спекулируют проходимцы от религии.

Здесь работает своеобразная психологическая цепочка: самоограничение – участие в ритуалах – упование на воздаяние – уверенность в прощении грехов и в грядущее спасение. Другие индивидуальные достоинства личности при этом как бы отступают на второй план. И если даже некоторая часть священства и пытается исправить положение в этом вопросе в сторону превалирования значения индивидуального развития личности по сравнению с совершением ритуально-обрядовых процедур, но в массах верующих продолжает доминировать эта упрощенная логическая цепочка. Она ведь проста и доступна именно для ничем не выдающихся смертных, она ведь ставит этих самых смертных на одну доску с самыми выдающимися людьми, уравнивая всех со всеми.

Буддизм в вопросе самоограничения идет своей дорогой. Здесь самоограничение не является благостью само по себе, оно «автоматически» не улучшает карму, оно просто не дает возможности ее ухудшить. Здесь как бы работает другая формула: отсутствуют неблагие деяния – отсутствует ухудшение кармы. Причем за самоограничение не следует никакого воздаяния, не говоря уже о спасении. Самоограничение в буддизме есть только первый шаг, только начало благого пути, за ним должны следовать конкретные благие дела самого человека. Причем здесь под благим деянием понимается и так называемое недеяние. Но это «недеяние» не является абсолютным бездельем в полном смысле этого слова. Такое «недеяние» следует понимать как невмешательство во внешний мир, как резкое ослабление взаимодействий с ним. Самоограничение же играет роль одного из инструментов на этом пути, не более того.

Буддийское самоограничение нельзя смешивать с сознательным мученичеством, налагаемым на себя человеком, и тем более со смакованием его, то есть с теми «акцентами», которые присутствуют в других религиях мира. Здесь не может быть и речи о наложении на себя великих мук в надежде на великую посмертную награду, ведь основная идея буддизма как раз и заключается в уходе от страданий. А вот подвергать себя упражнениям, позволяющим сосредоточиться, отрешиться от мира и прикоснуться к иномиру (путем медитации и др.) – это да, это есть. Чувствуете разницу! Только так и именно так следует понимать все то, что связано с самоограничением в буддизме. И пожалуй, только в нем это явление так ненавязчиво, но в то же время сильнейшим образом пронизывает всех своих последователей, пронизывает настолько, что оно становится сильнейшим социальным явлением.

7. На волне антиведических настроений буддизм распространил в сознании своих подопечных идею, что все люди равны. Здесь, конечно, подразумевается, что люди равны не во всех отношениях, а в том смысле, что сословность и кастовость не имеют определяющего значения в плане улучшения их личной кармы. К примеру, буддизм до сих пор не признает женщину равной мужчине во всех отношениях. Становится понятным, что буддийский смысл равенства заключается прежде всего в том, что путь истины открыт для всех без исключения, вне зависимости от того или иного уровня, который занимает человек.

8. Еще одно свойство буддизма нельзя не отметить. Оно заключается в относительной простоте его культа. Здесь надо напомнить, что буддизм активно выступал против обилия ритуальных действий. Конечно, он тоже не может обойтись без них. Основными формами религиозной деятельности здесь являются медитация, молитва и поклонения так называемым ступам и святым, в том числе изображению Будды Шакьямуни. При всем при том религиозный культ буддизма, несмотря на все его призывы к отрешенности от мира, вовсе не сух и не аскетичен. Нет, он достаточно ярок, красочен и музыкален. Буддийские праздники действительно светлы и коллективны. Наверное, если бы этого не было, буддизм так и не сумел бы распространиться в странах Востока.

9. Буддизм, по сути, выступает против личного материального богатства. При этом он отнюдь не отрицает богатства. Нет, он просто не считает его каким-то особым достоинством, а считает его даже некоторой обузой. Ни о какой высокой значимости богатства, ни о какой ее благости здесь и речи не может быть. Кстати, заметим в очередной раз, что такая позиция согласуется с первоначально евангелистским учением Иисуса Христа. Христос призывал своих будущих учеников оставить все, что они имеют (включая семью), и следовать за ним. Так и Будда Шакьямуни оставил свое имущество и надолго ушел из семьи. Правда, со временем, став Великим Просветленным, он вернулся в семью.

В целом можно сказать, что отношение буддизма к богатству равнодушно-прохладное, по современным меркам его можно считать даже очень здоровым – нет полного отрицания, нет весомой негативной реакции, но и нет признания какой-либо особой значимости.

10. Теперь несколько слов о буддийском понимании земной любви. Как говорилось выше, буддизм не признает вечности души, душа в посмертии может распасться на первоэлементы – драхмы. Но тогда спрашивается, что, собственно говоря, следует любить – очередной «набор драхм», который может с легкостью распасться в посмертии и в принципе не появиться более никогда? Где здесь место для завораживающе-огненной или «вечной» любви, где здесь представление о земном и посмертном слиянии душ в великое и сохраняемое единство? Многие мировые религии западного толка, по сути, считают, что неделимой человеческой душе в итоге предназначено в горнем мире только два места: либо в раю, либо в аду. Вот почему слияние индивидуальных душ здесь может иметь большое и долгоживущее значение. Отсюда и огнь сердец, и накал страстей, и мощь одножизненного земного бытия.

В буддизме же поддерживается скорее не любовь к чему-либо или к кому-либо конкретному, а пассивно-доброжелательное отношение ко всему окружающему, в том числе к окружающим людям. Здесь предписывается равно относиться к сильным и слабым, к здоровым и больным, к добрым и злым. Здесь предписано даже бесстрастно относиться ко злу, не следует только принимать в нем участия. При всем при том не рекомендуется даже пресекать зло силовыми методами, поскольку силовые методы вообще буддизмом не приветствуются.

Читателю ничего такой подход не напоминает? Опять «невооруженным глазом» становятся видны многие корни христианства, корни, из которых затем выросли всем известные тезисы: возлюби врага своего, подставь другую щеку, прости причинившему тебе зло и т. п.

Итак, мирская любовь в буддизме, если продолжать пользоваться западными представлениями об этом сложном явлении, не имеет признаков всепоглощения и глубокой неземной чувственности, она вообще теряет здесь свою высокую значимость, к которой мы, люди европейского склада ума, уже привыкли. В буддизме отношение к людям не только благожелательно-уважительное, но одновременно и какое-то отстраненное и поверхностно-прохладное. Безусловно, это относится только к буддийскому пониманию любви, индуистская же национальная традиция отличается существенно большей горячностью и даже своеобразным «профессионализмом» в этом вопросе.