2.2.5. Первое тысячелетие нашей эры, становление христианства и ислама

Наступил I век н. э., возникло христианство. Несмотря на начальные гонения, это учение довольно быстро стало распространяться по Европе. Особенно сильным оно стало в Византийской империи уже при императоре Константине Великом. Синтез христианства и античности, а также ряд других причин превратил эту империю во второй половине первого тысячелетия н. э. в сильное государственное образование.

Здесь следует отметить, что первоначальные основы учения Иисуса Христа в обеих ветвях христианства были затем заметно сдеформированы. Если опираться на ряд наиболее эмоционально окрашенных мест Евангелия и некоторые апокрифические христианские произведения, то можно прийти к выводу, что Иисус Христос букве Закона противопоставил идею личной любви к Богу, идею того, что Бог находится в нашем сердце («Я есмь истина»). И потому следует любить любое творение Божие, в том числе всех людей на свете. Понятие «ближний» стало при этом распространяться на всех окружающих. Старый Закон не то чтобы прямо отвергался, он как бы отодвигался в сторону, становясь ненужным в ярком свете этой всепоглощающей любви.

Вот почему и всепрощение, и чрезмерное миролюбие, и послушание, и более чем скромное житие, и общение с самыми что ни на есть необразованными людьми не вменялось во грех, а почиталось за достоинство. Строгое выполнение прежних религиозных уставных положений считалось при этом менее важным, чем обладание чистой душой и следование по жизни с чувством совести, по велению наполненного божьей благодатью сердца. По сути, то была великая революция духа.

Принимая как факт существование Зла, основной упор делался теперь не на силовую борьбу («Кто меч возьмет, от меча и погибнет»), а на чистое сердце и любовь как стратегические средства, позволяющие преодолеть Зло. Вычищение самого себя не внешними воздействиями, а внутренними – вот что считалось главным.

В веках истории это учение подверглось заметной деформации. Христианство было взято на вооружение многими привилегированными слоями в Восточной и Западной Европе, оно стало господствующей религией, религией власти, хотя в первооснове своей оно таковым не являлось. С течением времени оно наполнялось новыми составляющими и избавлялось от неугодного. Так, западное христианство со временем стало помогать верхам осуществлять немалую эксплуатацию трудовых масс, не очень-то заботясь о чаяниях общества, прежде всего его низовых слоев /7/.

В итоге христианство стало смотреть сквозь пальцы на жестокое обращение не только с новообращаемыми, но даже со своими исконными приверженцами. При этом малейшее уклонение от канонических догматов пресекалось иногда самым немилосердным образом. Нетерпимость западного христианства к ряду других вероучений, по крайней мере в Средние века, хорошо известна.

Но обратим свой взгляд на Восток. В то время здесь уже самостоятельно, помимо ведизма, существовало пять крупных религиозных направлений: конфуцианство, индуизм, даосизм, синтоизм, буддизм. И если первые из этих учений не были контррелигиями ведизму, то буддизм как раз таковым и являлся, точнее говоря, противопоставил себя его индийским интерпретациям – брахманизму и индуизму.

Однако в самой Индии буддизм не сумел победить индуизм, хотя он и не был там окончательно ликвидирован, известное индийское миролюбие не позволило такому совершиться. К II веку н. э. начался активный исход буддизма из Индии, откуда он проник в Китай и Индокитай, где и закрепился. Классическое конфуцианство стало испытывать на себе воздействие не только даосизма, но и то усиливающееся, то уменьшающееся воздействие со стороны буддизма. Так что с этого времени впору говорить о некоем конгломерате идеологических установок конфуцианства, даосизма и буддизма, по крайней мере на просторах Поднебесной. Особенно сильным воздействие буддизма в Китае наблюдалось в VI–VII веках н. э.

В первом тысячелетии произошло еще одно важное событие. Этим событием стало возникновение в VI веке н. э. ислама. Безусловно, с формальной точки зрения корни ислама исходят из иудаизма. Но суть ислама в значительной степени отличается от его предшественников. Подробно мы все эти отличия разбирали выше. Простота ислама, его открытость, откровенное присутствие в нем свободного, а не рабского духа, прямое, открытое обращение молящегося к самому Богу и только к нему одному, идея единения всех правоверных перед лицом Бога и многие другие качества пришлись в свое время как нельзя более кстати многим народам, проживающим тогда в Азии.

Конечно, ислам, как и христианство, не остался в своем первозданном состоянии. Чувство всеобщей связанности, которое старался привить еще пророк Мухаммед всем арабам (и не только им), не удалось сохранить в полной мере. Да и с кровной местью тоже не удалось справиться. Терпимость к другим, в том числе к «неверным», также не всегда должным образом исполнялась.

Арабские завоевания начались практически сразу после возникновения ислама. Следует подчеркнуть, что ислам пришел на подготовленную почву уже созревших условий для новой социальной активизации. Он, если так можно выразиться, был взят на вооружение новыми социальными образованиями, испытывающими огромный внутренний подъем. И в этом его отличие от других религий, сначала возникших, а только потом набравших великую силу. Мощь этих завоеваний была очень велика. Их волна прокатилась до Испании на западе и до Индии – на востоке. Значительная часть Азии оказалась под исламским влиянием. Был создан Арабский халифат, просуществовавший до ХШ века н. э.

С самого начала становления ислама исповедующие его мусульмане стали заметно воздействовать на другие религиозные учения, существующие на подведомственных им землях. И хотя ислам официально заявил о своей веротерпимости (в период расцвета Османской империи в Стамбуле находились представительства и мусульман, и христиан, и иудеев /37/), он стал доминирующей религией на всех землях, находящихся под арабским контролем.

Ближе к концу второй половины первого тысячелетия н. э. основная часть тюрок приняла ислам, а некоторая часть – иудаизм. В конце VIII века н. э. возникла иудейская Хазария, на Волге появилась Булгария. К концу первого тысячелетия н. э. уже значительная часть бассейна Волги не находилась под ведическим влиянием.

На значительное время восточная и западная части ведического мира оказались изолированными. И если восточная часть, простирающаяся от Урала до Китая и Японии, еще была достаточно мощной, то в западной части дела шли не лучшим образом, если рассматривать их, разумеется, с ведических позиций. В странах Европы западное христианство набирало мощь (арабы дальше Испании не прошли). В Vni – IX веках н. э. была создана неоримская империя Карла Великого. Византийская империя наседала с юга, Центральная и Малая Азия находилась под исламским влиянием. В Поволжье были сплошные разрывы. Западные русичи теперь повсеместно переходили к обороне. Знаменитые Змиевы валы были сооружены на территории современной Украины еще во II веке н. э., но и они уже не спасали.

В конце первого тысячелетия н. э. русичи ушли с Дона и южных степей, их оборона строилась теперь по Окско-Угринской линии /26/, расположенной северней. Велесова книга, которая была, вероятно, написана в IX веке н. э., наглядно отражает сложный комплекс проблем того неспокойного времени. И хотя борьба шла с переменным успехом, все же чаша весов склонялась не в пользу ариев-русичей. Не случайно киевский князь Олег в 896 году признал себя вассалом иудейской Хазарии и даже участвовал в войне в районе Каспия на стороне Хазарии /26/. Ордынская система оказалась последней силой, позволившей еще на несколько веков сохранить ведические устои.

В этих условиях не могли не происходить изменения и внутри самого ведического мира. В структуре княжеской власти они стали очень заметными. Былая власть глав родов, старейшин и волхвов постепенно заменялась повышением властных функций князей и их ближайших сподвижников. Местные структуры власти разрастались, давая почву для сепаратистских настроений. Со временем найм-покупка войск, набеги, угнетение соседей становились обычными явлениями, к ним стали даже как-то привыкать, хотя они были совсем не свойственны русскому духу.

Однако остановимся и несколько слов скажем о христианстве. Надо не забывать, что в определенные периоды истории и в римской, и в византийской культурах почитались помимо Иисуса Христа боги так называемого древнегреческого и древнеримского пантеона. Христианство лишь постепенно вытесняло эти «языческие» культы.

Также надо не забывать, что всевозможных ответвлений внутри самого христианства было великое множество /50/. Поэтому оно со временем начало наводить порядок. На Первом Никейском соборе в 325 году н. э. при императоре Константине Иисус Христос был объявлен богом, а не просто посланником божиим. На Втором Соборе основное внимание было уделено корректировкам Евангелий, разночтений которых к этому времени накопилось предостаточно. Многие произведения были признаны апокрифическими, многие уничтожены. На последующих соборах также происходило уточнение ряда догматов церкви. Так, в 553 году, если руководствоваться /6/, на Втором Царьградском соборе император Юстиниан постановил исключить идею реинкарнации.

Эти изменения способствовали, с одной стороны, созданию более или менее непротиворечивого вероучения, в котором Иисус Христос занимал все более и более главенствующее положение, а с другой – приводили ко все большему соответствию царской системе власти. Эта система теперь напрямую связывалась с наличием едино-единственного царя, с многочисленной армией слуг, выстроенной в строгую иерархическую систему, с послушной паствой, готовой на преклонение и кропотливый труд (вот корни государственного, а не родового патриотизма). Началось выращивание нового тотального порядка, охватывающего многие аспекты человеческого бытия. Разумеется, эти свойства нельзя приписать исключительно христианской церкви, они присущи всем религиозным конфессиям, находящимся в рядах сподвижников царской системы власти. Не социальный, а духовный подход к человеку, который был выказан личностью Иисуса Христа, стал приглушаться.

К концу первого тысячелетия н. э. сложилась христианская доктрина, которая уже несколько отличалась от первоначальных установок христианства.

Вот некоторые положения этой доктрины:

1. Земное бытие человека признается одноразовым, идея реинкарнации отсутствует.

2. Цельность человеческой личности разделяется на две части, на тело и душу, причем тело и вообще все то, что является материальным, считается в значительной мере пропитанным грехом. Многие житейские радости и наслаждения по этой причине признаются как греховные. Основное внимание уделяется духовному бытию.

3. Древнее ведическое представление о том, что человек является сыном божиим, существенно изменено. Однако оно не исчезло вовсе.

4. Смертный уповает на надежду личного спасения и милость суда Божия.

5. В посмертии каждый человек определяется либо в рай, либо в ад (в католичестве есть еще чистилище). В аду предполагаются жуткие мучения и томительное беспросветное существование. Эта идея послужила власть имущим в плане насаждения страха и пропаганды послушания трудящихся масс.

6. Величие Иисуса Христа подчеркивается идеей его второго пришествия. Второе пришествие, или конец Света, одновременно признается как время окончания старого, греховного мира, время Страшного суда и возведения нового, божественного мира. Так была трансформирована в христианстве иудейская идея прихода Мессии.

7. Подчеркивается всенародная, а не узконациональная значимость христианства.

Идея индивидуального, а не коллективного спасения или столь же индивидуального направления в ад не могла не способствовать развитию индивидуализма. При таком понимании каждый больше тщился о собственном спасении, чем о спасении других. И как бы ни утверждалось, что это спасение обретается не только индивидуальными благими деяниями (постом, молитвой, воздержанием, религиозной службой и др.), но и добрыми делами в отношении других людей, все же «индивидуализм спасения» остается характерной чертой христианского миропонимания. Лучшим взаимодействием со всеми окружающими признавался принцип «не делай зла и спасешься». Это принцип более прижился в христианстве, чем активное делание добра, помощь большим, а не меньшим, чем активная борьба со злом. Не случайно, что обществу приходилось нередко применять целый набор дополнительных средств, чтобы поддерживать чувство общинности в людях на более высоком уровне.

Многие качества христианства позволили сохранить внутри христианских государств немалые иудейские диаспоры. Ведь несмотря на объявленные историками периоды сильнейших гонений на иудеев, особенно наблюдавшиеся в католической ветви, эти диаспоры продолжали неплохо существовать в Европе от Испании и Польши до России. И именно европейские, а никак не восточные диаспоры иудаизма немало поучаствовали и в освоении Нового Света, и в становлении протестантизма, и в революционных подвижках, и в создании условий для лидирующего положения западного мира.

Почему так? А потому, что иудаизм обладает целым рядом качеств, заметно отличающих его от других религий мира. Прежде всего иудаизм есть сторонник избранничества и в целом старается придерживаться вполне определенных национальных рамок. Во-вторых, он вовсе не призывает к подавлению волевых качеств индивидуума, а совсем наоборот. Эксплуатация всего внешнего совсем не вменяется в вину индивидууму, придерживающемуся этой идеологии.

Наличие в иудаизме запрета на убийство в условиях кровавых войн со временем выродилось в развитие целого набора приемов достижения собственных целей чужими средствами. Эти приемы доведены были до состояния, которое можно назвать искусством. Уже при чтении Ветхого Завета можно в некоторой степени ознакомиться с этими средствами и квалифицировать их в соответствии с той или иной системой ценностей, присущей тому или иному человеку. А чего стоит воспитанное веками чувство сплоченности, проявляемое иудеями наиболее сильно как раз при проживании их с массами коренного населения. Оно многого стоит, ему можно поучиться.

В теоретическом плане иудаизм тоже находится на довольно высоком уровне. В /6/ сказано, что в отличие от христианства «…в иудаизме есть какая-никакая космология и космогония». Здесь же указывается на источник, откуда все это было взято иудаизмом. Таким источником был ведизм. Хотя в /6/ опять же добавляется, что взятое из ведизма оказалось в сильно урезанном состоянии.

Подытожим все вышесказанное. Теперь мы можем более точно представить себе, как происходило «обрезание» ведизма. Оно осуществлялось как бы с двух сторон, с двух по сути противоположных позиций. Сначала зороастризм, а затем подхвативший его идеи иудаизм упростил сложную ведическую структуру горнего мира, выбрав и возвеличив одного бога. При этом практическая мирская сторона жизни человека стала рассматриваться как более значимая, чем заботы о горнем существовании. Буддизм же, наоборот, отойдя от идеи пирамидальной централизации горнего мира, устранил Всевышнее Творческое начало. Он стал концентрировать свои усилия именно на горнем, посмертном существовании человека. То есть он как бы нанес удар по ведизму с другой стороны.

Однако эти конфликтующие с ведизмом религиозные учения, эти два теологических крыла, по сути, находились в контрпозициях и по отношению друг к другу. Последующие религиозные ответвления тоже находятся не в лучшем соответствии с буддийским учением. Этого и следовало ожидать, ничего удивительного тут нет.

Здесь надо обратить внимание вот еще на что. Если исход иудаизма из ведизма более или менее понятен, то с буддизмом все не так просто. Буддизм возник на индийской национальной почве. Он вышел на арену мировой истории прежде всего как контррелигия брахманизму. Брахманизм же не полностью совпадает с первоначальным ведическим учением. Ведизм в виде брахманизма подвергся в свое время некоторой трансформации, как минимум он подвергся адаптации к местным условиям.

Динамика возникновения буддизма довольно подробно изложена князем Н. С. Трубецким /78, 79/. Князь считал, что не только буддизм, но и все иные индийские течения существенно отошли от древнего ведического учения, не говоря уже о том, что они по очень многим пунктам прямо противоположны христианству. Вот в какой резкой форме он пишет об этом /79/:

«С христианской точки зрения Индия есть самая прочная цитадель сатаны».

Разумеется, с такой резко выраженной, однозначно негативной точкой зрения нельзя согласиться, однако с позиций искреннего христианина это вполне объяснимо. Князь Н. С. Трубецкой в своей работе прямо и подробно сам отвечает на этот вопрос. Он пишет следующее /79/:

«Воплощение Сына Божия сразу перестает быть тем неповторимым, единовременным актом космического значения, каким оно является для христианина».

Такие высказывания князя вполне логичны. Князь находился в рамках христианской доктрины и одновременно считал себя приверженцем идеи евразийства, полагая, наверное, что христианство следует рассматривать в качестве основной религии, наиболее подходящей для Евразии. Время показало, что это не совсем так. Если бы князь Н. С. Трубецкой поднялся к более глубоким истокам, то, возможно, он реальнее взглянул бы на историю Евразии и взял бы на вооружение более древний корень евразийства. И тогда единство Европы и Азии под ведическим крылом прояснило бы природу России, живущую и в Европе, и в Азии, но не принадлежащую полностью ни той, ни другой. Эта специфика позволила бы объяснить, кстати говоря, сам факт существования евразийской идеи, сторонником которой был Н. С. Трубецкой.

Опираясь на христианство (что и пытались сделать многие евразийцы), ничего подобного сделать было нельзя. Сегодня эта идея выглядит как несостоявшаяся историческая попытка, как слабый намек на реальность. Хотя ее немного жаль. К идее евразийства подходил в свое время и Л. Гумилев /31/. Однако и он, выдвигая на передний план тюркский или хуннский этнический элемент во множестве других древних явлений, не делал упора на древнее ведическое учение.

Идея же Л. Гумилева о так называемых пассионарных толчках космического происхождения, якобы приводящих периодически к возникновению мировых цивилизаций, выглядит по меньшей мере очень двусмысленно. Природу этих толчков он не объяснил, уподобив их неким природным или метафизическим локальным воздействиям на отдельные участки суши и сравнив их для большей образности с ударами гигантской плети по поверхности Земли. Это честная позиция ученого, показавшего, что он в своих исследованиях дошел до необъяснимого им и вынужден остановиться, высказав некоторую пусть и образную, но более чем гипотетическую идею. Здесь мы имеем дело не только с отсутствием объяснения причин этих явлений, но и с невозможностью делать какие-либо серьезные прогнозы.

Ограничивая самих себя идеологическими соображениями, развитыми в процессе распространения христианства на Руси, а затем и России, многие социологи и историки уходили от исторической истины, что не позволяло им нащупать и осознать действительную природу русской самобытности, разглядеть добротные пути развития русской национальной культуры. История второй половины второго тысячелетия н. э. со всей наглядностью и подчас даже с ужасом свидетельствует нам об этом.

Можно что угодно говорить по этому поводу, но одно надо сказать несомненно. При тех возможностях, которые имела сначала русская, а затем российская государственность в географическом, национальном, геополитическом, природно-сырьевом плане, при той работоспособности и, я не побоюсь здесь этого слова, таланте русского народа, при той его многочисленности (чего сегодня уже совсем нельзя сказать), способности к самопожертвованию (все это наблюдалось еще в XX веке), к сохранению здоровых религиозных форм можно было бы привести русский народ и русское государство, а с ними и все дружественные народы совсем не к такому результату, который теперь всем нам известен. Мы не будем здесь поднимать вопрос о том, кто здесь больше виноват – власть, религия или так называемые революционеры. Скажем только одно – исторический итог оказался довольно плачевным. Поскольку же власть почти всегда шла в параллель с религией, то по большому счету вина лежит на всех. В итоге мы не имеем ни достойного развития русского национального духа, ни создания сильной государственности. До сих пор мы не имеем даже четко сформулированной национальной идеи. Мы как бы даже боимся ее.

Так зачем же делать упор на то, что в социальном плане показало свое бессилие. Зачем делать ностальгический реверанс в сторону романовской (точнее, Гессен-Готторпской /14/) династии, показавшей такую слабость в эпоху Николая II. Подобное можно сказать и в адрес православной ветви христианства, не вставшей грудью и не сумевшей поднять массы на непримиримую борьбу с большевизмом, который прямолинейно заявил себя в качестве откровенного врага по отношению к христианству. Священнослужители смиренно шли на заклание под большевистский нож, что, впрочем, и советуют им делать их религиозные догматы. Исторические корни такого малосилия были заложены давно, когда христианство впитало в себя некоторые установки буддийского свойства (кстати, от такой «подпитки» ортодоксальное христианство отрекается, видимо полагая, что подобные взгляды кощунственны).

И как князь Н. С. Трубецкой ни пытается стоять на той точке зрения, что христианство несовместимо в принципе с буддизмом, но здесь ситуация намного сложнее, чем он думал. А жаль, его работу /79/ в части анализа и динамики развития религиозной мысли на индийских просторах трудно переоценить. К тому же его перу принадлежат вполне справедливые строки в отношении ведического учения. Вот что он говорил: «…пресловутый натурализм ведической эпохи значительно преувеличен. Он не имеет самостоятельного значения и является лишь проявлением общей тенденции к обожествлению всего, что так или иначе ассоциируется с богослужением», «по существу, религия Индии ведического периода была почитанием великих богов, которые мыслились как определенные сверхъестественные существа, ничем не связанные с теми или иными явлениями видимой природы» /79/.

Еще один шаг, и его мысль могла бы выйти на тропу более правильного понимания общеисторической дороги. А для этого шага нужно было только осознать, что в ведизме, по сути, нет многобожия, а есть различные аватары единого Верховного Творящего Божества. А ведь именно с этих позиций выступал князь, отстаивая идею единого Верховного Бога и находя именно этот теологический принцип наиболее верным, исходя из которого индийские религии рассматривались им как негативные, что и заставило князя резко противопоставить их христианскому учению.

Кстати говоря, иудаизм по целому ряду социальных моментов в итоге выказал в мировой истории куда больше внутренней силы, чем христианство, несмотря на относительную малочисленность его сторонников и наличие целого ряда формальных запретов социального свойства. Так что то, что иудаизм сегодня на подъеме, вполне объяснимо. И то, что иудаизм сумел закрепиться в мировой истории, сохранив в себе целый ряд волевых моментов ведизма, добавив к нему свою методологию, тоже не является случайностью. Это вполне закономерные следствия.