В. Ранняя и средневековая Церковь

В. Ранняя и средневековая Церковь

Классическое (греческое) и библейское (еврейское) представление о смерти кажутся несовместимыми. Однако они немыслимым образом соединились в христианском вероучении, приведя к формированию средневековых представлений о жизни, смерти, участи души в чистилище, о воскресении и последнем суде. Это учение развивалось медленно и неравномерно на протяжении почти тысячи лет.

Согласно бытующему мнению, платоническое определение смерти как освобождение души от тела сразу после смерти стало общепринятым в ранней Церкви. Эта теория остается недоказанной. Библейское учение о смерти как бессознательном состоянии (сне) до дня воскресения продолжало звучать в первые века истории Церкви. Игнатий Антиохийский писал (107 г. н. э.): «Трудитесь сообща; ищите общения друг с другом, вместе проходите жизненный путь, страдайте, засыпайте [сном смертным] и просыпайтесь [в воскресении], как товарищи, домостроители и слуги Божьи» (Послание к Поликарпу, 6.9, 10 [26, 1:95]. Ириней Лионский (ок. 180 г. н. э.), основываясь на принципе объединения с Богом, учил, что как Иисус Христос после Своей смерти ожидал воскресения, так и души Его учеников в момент смерти отправляются в «невидимое место, отведенное для них Богом, и там остаются до воскресения, ожидая это событие. Затем, получив свои тела и воскреснув во всей полноте, то есть телесно, как воскрес Господь, они предстанут перед Богом» (Против ересей, 5.31.2 [26, 1:560]). Конечно, Ириней говорит здесь о душе, противопоставляя ее телу и духу, но едва ли в платоническом смысле, ибо жизнь может быть восстановлена только в момент воскресения. Отказ от умствований о душе характерен также и для каппадокийца Григория Нисского (ок. 335–395 гг. н. э.), который считал, что душа всегда должна быть с телом. «Поэтому ничто не препятствует душе присутствовать в атомах тела, будь то в единении с ним или после разложения тела… Таким образом, душа существует в фактических атомах, которые она некогда оживотворила, и нет такой силы, которая могла бы отделить ее от них» (О душе и воскресении).

С другой стороны, Ориген Александрийский (ок. 200 г. н. э.) приготовил путь для дерзкого вторжения платонических представлений о душе в христианскую теологию (О первых принципах, 4.1.36 [26, 4:381]). В конечном итоге смерть была низведена до сравнительно незначительного шага в непрерывном процессе очищения души. Подобные воззрения получили дальнейшее развитие у латинских отцов Церкви, начиная с Тертуллиана (160–240 гг. н. э.). Теперь душа виделась практически такой же реальной, как и само тело, и ее существование после смерти описывалось весьма подробно: «Следовательно, все души заперты в аду… Почему же тогда вы не можете предположить, что душа получает наказание и утешение в аду в промежутке, пока она находится в ожидании суда и предвкушает либо мрак, либо славу?.. Ни у кого не должно возникать сомнения в том, что душа претерпевает в аду какие–то компенсационные наказания. Это никак не противоречит полному процессу воскресения, когда награда будет также воздана и через плоть» (Трактат о душе, 58 [26, 3:234, 235]). Августин из Гиппона (354–430 гг. н.э.) говорил о времени между смертью и воскресением, когда душа хранится в «тайном убежище, где наслаждается покоем или терпит скорбь сообразно с теми заслугами, которые она накопила при жизни» (Энхиридион, 109).

Таким образом, в четвертом веке н. э. наметились четкие контуры формирующегося средневекового представления о смерти — оставалось только добавить детали. Библейское учение о воскресении тела продолжало занимать видное место как последний шаг в странствии души к совершенству. Для Фомы Аквинского (1225–1274 гг. н. э.) воскресение тела оставалось необходимостью, поскольку душа, в силу самой своей природы, нуждается в теле, от него зависит счастье человека, и окончательное возмездие за грех не может быть воздано бесплотной душе. Тем не менее платоническая вера в продолжение существования после смерти укоренялась все глубже и глубже. Существование души после смерти основывалось на необходимости Божественного правосудия в человеческом опыте. Это правосудие состоит из наград или наказания — неизбежной участи любой бестелесной души (Сумма теологии, 3. Дополнение 75.1,2).

Последний компонент средневекового представления о смерти, который все еще нуждался в развитии, касался очищения души через епитимью. Таким способом Римско–католическая Церковь накладывала на кающихся грешников обязательство или «сатисфакцию» для их очищения и приготовления к получению высшей награды от Бога в день воскресения. Незавершенные дела сатисфакции в этой жизни должны быть завершены после смерти следующим образом: «Наказание чистилищем призвано дополнить сатисфакцию, которая не была завершена в теле» (там же, 71.6).

В своем крайнем выражении, проиллюстрированном Данте, эта теория приписывает бестелесной душе все телесные способности (чтобы она могла в полной мере воспользоваться процессом очищения после смерти), а также перемещает акцент с воскресения на определяющий период между смертью и воскресением. В результате смысл воскресения сводится лишь к тому, чтобы подтвердить результаты временного очищения. Такие взгляды на смерть возобладали во времена расцвета Средневековья.