5. Ветхий завет

5. Ветхий завет

Понятие «ветхий завет» явно упоминается только во 2 Кор. 3:14, но подразумевается, когда Павел говорит о «двух заветах» в Гал. 4:24, а также в его ссылках на «первый завет» в Послании к Евреям (8:7,13; 9:1,15,18), «второй завет» (9:7) и «лучший завет» (7:22; 8:6).

Высказывания Павла в отношении заветов во Втором послании к Коринфянам и в Послании к Галатам можно правильно понять только через призму его полемики с оппонентами из иудействующих, которых он обвиняет в том, что они ставят на первое место закон, а не Христа. В этом полемическом контексте под ветхим заветом во 2 Кор. 3:14 понимается свод Моисеевых законов, данных на Синае (ст. 15), читаемых через покрывало на глазах, то есть в обход христологичной перспективы, и воспринимаемых как буква. В таком виде он убивает (ст. 6). Когда завеса снимается Христом (ст. 15,16) и человек видит истинное содержание и смысл закона, его озаряет не слава закона, а слава Господня, меняющая жизнь (ст. 18). Но лишь Дух Господень, а не буква, приносит свободу (ст. 17) и жизнь (ст. 6; ср. Рим. 7:6).

Из Послания к Галатам становится ясно, что послушание закону никогда не должно отделяться от взаимоотношений с Богом, основанных на вере, которым отводится главенствующая роль. Когда происходит такое разделение, закон не достигает своей цели — вести к жизни (как изначально предполагалось, Втор. 6:24; Рим. 7:10), а скорее ведет к осуждению (Гал. 3:10; Втор. 27:26). Именно с этой точки зрения следует понимать тот факт, что в Гал. 4:24, 25 Павел отождествляет Синайский завет с рабством. Синайский завет, утверждающийся на реальности искупления Израиля из рабства, совершенного Богом, на Его обетовании быть их Богом и им быть Его народом, включающий жертвенную систему, через которую указывалось на искупление и прощение, изначально не был системой рабства. Но когда закон отделяется от обетования, а вера от дел, завет искажается, и вместо свободы приносит рабство. Правильные отношения между обетованием и законом описаны в Гал. 3:15–4:7. Здесь Павел утверждает, что единственный путь к оправданию лежит через Авраамов завет благодати, принимаемый верой. Синайский закон не противоречил обетованию, данному Аврааму (Гал. 3:21), но усиливал его, ведя ко Христу (ст. 24), «дабы обетование верующим дано было по вере в Иисуса Христа» (ст. 22), закон перестает выполнять роль «детоводителя» и «стража», когда развиваются зрелые взаимоотношения с Христом (ст. 25; 4:1–5).

В Послании к Евреям причина заключения второго или лучшего завета состоит в том, что Бог нашел обещания народа на Синае несовершенными, ибо они нарушили их (Евр. 8:8, 9). Возникла потребность в лучших обетованиях (ст. 6), и в Послании к Евреям о них говорится как об обетованиях нового завета из Иер. 31:33, где Бог вновь подтверждает Синайский завет и обещает дать Божественную силу для его соблюдения. Кроме того, существовала потребность в лучшей жертве (Евр. 9:23), которая могла бы реально очищать от греха (Евр. 10:2–4). Жертвенные законы Синайского завета на самом деле были тенью будущих благ, но не «самым образом вещей» (ст. 1). Таким образом, лейтмотив первого/второго заветов в Послании к Евреям связан с образом мышления, которое оперирует понятиями «обетование — исполнение» и «тип — антитип».